Неизвестная «Черная книга» - [158]

В августе 1942 года мне удалось убежать.

Ефим Лейнов

14 марта 1943 г.

Спасение из лагеря для военнопленных в селе Латоново Ростовской области Рассказ уцелевшего

[425]

В этом письме я хочу рассказать о дружбе нашего многонационального народа, т. к. мне, который пробыл на территории, временно оккупированной немцами, по национальности еврею, больше, чем кому, чувствовалась взаимная выручка наших людей. Я пробыл на временно оккупированной территории год и девятнадцать дней. Буду последователен. Я находился в немецком лагере, в селе Латоново Ростовской области. Среди военнопленных, большинство которых были раненые, находились представители почти всех наций нашего Союза. Охраняющие нас немцы через переводчика немца-колониста всячески старались разжечь национальную вражду среди пленных. Они обещали за выдачу евреев свободу или поступление в охрану. Несмотря на это, за все время пребывания моего в лагере такого случая не было. В лагере я познакомился с одним грузином – Георгием Сахношвили, который, зная, что я – еврей, подвергаясь колоссальной опасности, все время находился возле меня. Он делил свою пищу со мной, и, когда была возможность уйти в Таганрог для того, чтобы попасть в местную больницу, он почти на руках тащил меня сорок километров (я был тяжело ранен и болел сыпным тифом). В городе Таганроге, в 3-й Советской больнице, в одном из корпусов находились раненые бойцы. Жители г. Таганрога, несмотря на преследования немцев, всячески помогали раненым бойцам. В больнице я познакомился с Тамарой Зозуленко и Надей Нагорной. После моего выздоровления эти две русские девушки пошли в полевую полицию и выписали меня из больницы как своего двоюродного брата. Они прекрасно знали, какой опасности они подвергались.

Я прожил в городе Таганроге пять месяцев, у русской гражданки Кравченко Клавдии Ивановны. Она поставила меня на ноги, залечив мои раны, и помогла мне перебраться к своим. За скрытие меня, будучи предана своими соседями, она много претерпела. Вот выписка из ее письма, полученного мною:

Когда я тебя проводила 2 сентября 1942 года за город Таганрог, то в ту же ночь был оцеплен двор наш и был вооруженный обыск и, конечно, взяли меня в полицию. Мне предъявили обвинение в укрывательстве еврея. Били, и я долго просидела в полиции. Но я все время говорила, что ты русский. У Татьяны Ивановны (старушка со двора) спрашивали, что ты – еврей, а она ответила, что на твоих крестинах она не была. Когда меня выпустили, я не знаю, на кого была похожа.

В больнице меня лечил доктор Упрямцев (военнопленный). Он расстрелян немцами[426]. Зная о том, что я еврей, он достал мне документ одного умершего гражданского больного на имя Морозова. Эти все факты говорят о том, что наш народ воспитан так, что никакая немецкая агитация, чтобы посеять рознь, вражду между национальностями, не дает плодотворных всходов.

Убийство иностранных евреев на территории СССР

Они испытали это на себе Рассказы венгерских евреев

Миклош Леви – рабочий рабочего батальона 109/13 венгерской армии[427], сдавшийся в плен на Воронежском фронте, видел все собственными глазами и на себе испытал всю меру человеческого унижения, о котором говорится в ноте союзных правительств и в сообщении Информбюро Наркоминдела.

Миклошу Леви тридцать два года. Он окончил высшую раввинскую школу в Братиславе. До 1941 года был частным преподавателем английского и немецкого языков. Потом из-за безработицы работал на фабрике кожевенных изделий в Будапеште. В марте 1942 года Миклош Леви был призван в рабочий батальон венгерской армии.

По пути в Россию он был свидетелем ужасающей бедноты и бесправия населения стран, оккупированных Германией, особенно Польши. Неописуемым издевательствам подвергается еврейское население. На станциях поезд окружали толпы совершенно изможденных женщин и детей. Они со слезами выпрашивали кусочек хлеба. Это были какие-то слабые человеческие тени. При взгляде на них с болью сжималось сердце.

На протяжении всей дороги к фронту Миклош Леви видел обуглившиеся развалины городов и сел, ужасающую нищету. Он видел множество русских женщин, детей и стариков, работающих на дорогах под надзором немецких солдат. «У этих несчастных людей такой голодный и жалкий вид, – говорит Миклош Леви, – что даже мы, всегда полуголодные, уделяли им крохи от своего ничтожного пайка хлеба».

Когда Леви шел по улицам Орла, превращенным в развалины, он как бы шел по мертвому городу, жителей почти не было видно, зато там и тут показывались пьяные немецкие солдаты и офицеры, во всю глотку распевающие фашистские песни.

Миклош Леви сильно истощен. Он был на положении бесправной рабочей лошади. «Ведь нас, – говорит он, – евреев, вообще кормили очень плохо, а в последнее время попросту морили голодом. Большинство были вконец истощены от голода и непосильной работы».

Во время нашего наступления Миклош Леви сдался в плен. «Русские, – говорит он, – открыли ожесточенный огонь. Венгры падали вокруг меня буквально десятками. Оставшиеся в живых бежали назад, громко ругая офицеров, пославших их на верную смерть. Воспользовавшись бегством, я пополз в сторону и спрятался в окопчике. Скоро показалось несколько красноармейцев, тогда я приподнялся, поднял руки вверх и сказал: “Не стреляйте, я еврей”. Меня не тронули, угостили табаком и хорошо покормили. За все время пребывания на фронте я первый раз так сытно и вкусно поел».