Неизвестная «Черная книга» - [124]

Далее, вплоть до осени 1943 года, потянулись страшные дни индивидуального террора и вывоз в лагеря.

Полицейский батальон, охранявший гетто, сменила так называемая 4-я компания NSKK[299]. Банда чернорубашечников NSKK во главе с преемником Иордана молодым садистом Видеманном взялась за нас всерьез. Они поселились в гетто, чтобы иметь возможность наблюдать за всем происходившим там. Новые унизительные законы, обязательное снимание шапок перед немцами, непосильная работа, новые издевательства наполнили этот период горе-стабилизации. По возвращении с работ устраивались проверки: людей раздевали, били, отнимали все, что они старались пронести в гетто, чтобы хоть как-нибудь прокормить и обогреть несчастную семью, – хлеб, дрова и т. д. Герои этих «гуманных» истязаний, члены NSKK Рос, Баро, Леврену были мастерами своего дела.

На этот период падает смерть Иордана, убитого на фронте. Это событие праздновалось в гетто.

Вывозы на работу начались в марте 1942 года. Рижский вывоз, вывозы на каторжные работы в лагеря Ионава, Палемонас, Кайшадорис, Мариам-поле создали новые пункты истязаний, вызывали новые зверства. По окончании работ лагеря ликвидировались.

Колоссальное число жертв гестаповца Штице, референта по еврейским вопросам в гестапо, публичные повешения с «воспитательной» целью, казни за неснимание шапки, за покупку газеты в рабочее время, за непришитый знак, так называемую мишень[300], казни всего семейства за прегрешения одного члена семьи, сеансы садизма, вроде простреливания бутылок на наших головах, – вот в какой обстановке приходилось жить в этот период «стабилизации».

Еще мы питались ужасными слухами, доносившимися из Майданека, Вильнюса и других лагерей, и репликами по нашему адресу немецкой верхушки.

Мы успели за это время разузнать своих палачей. Городской комиссар Каунаса Крамер считал, что евреи не могут пользоваться дверями и заставлял работающих у него евреев ходить через окна. Иордан считал разговор с евреем «рассеншанде»[301], генерал Высоцки[302] твердил, что при виде еврея он теряет аппетит, Розенберг, вроде сказочного змея, не переносил еврейского запаха, уездный комиссар Лентцен[303] угощал евреев бульоном из дохлой кошки.

Осенью 1943 года нас переняла банда диких мадьяров-эсэсовцев во главе с оберкровопийцей, истребившим евреев Варшавы, оберштурмбанфюрером СС Геке. Эта личность, при виде которой волосы становились дыбом, начала действовать дипломатично. Покончить с евреями была его задача. Он заставил работать всех – от тринадцати до шестидесяти пяти лет. Он увеличил нам паек, но мы знали, что скот кормят на убой.

26 октября 1943 года произошел эстонский вывоз, который уменьшил население гетто на три тысячи человек. Ужасы этого вывоза не поддаются описанию. Началось бегство из гетто. Начальством были приняты строгие меры, усилен шпионаж. Раньше работа вне гетто давала возможность приобретать там какой-либо корм или топливо и, хоть и с риском, пронести его в гетто. Отныне и эта возможность была отнята – сношения с внешним миром были строжайше запрещены. В гетто орудовал гестаповец Киттель, приехавший после ликвидации Виленского гетто.

Унтершарфюреры СС – Пилграм, Фифингер, обершарфюреры Ридель, Пич, Ауф, гауптштурмфюреры Ринк[304], комендант центрального концлагеря Бэмихен, врач, занимавшийся медициной истребления, Вальтер и другие обер– и унтер-бандиты решили положить конец нашему существованию. В Каунасе открыли еще два лагеря принудительных работ – в Алексотасе и Шанчяй. Квадратная площадь лагеря, обнесенная двумя рядами проволочных заграждений, пулеметные башни по углам, бараки с трехэтажными нарами – вообще лагеря новой системы вместили еще 2500 людей. Разнообразие приемов садизма значительно обогатил комендант бывшего лагеря военнопленных в Алексотасе унтершарфюрер Мие, который считал, что поголовное избиение хорошо действует на его «инвентарь». Он купал евреев в болотах после дождя, стягивая по ночам с нар, и т. д.

Тем временем в гетто повеяло запахом жженых костей. Геке стирал следы. Киттель после смерти Шмица, убитого партизанами, заботился, чтобы костер на 9-м форте не погас. Восемь тысяч евреев ждали приговора.

27 марта 1944 года банды палачей окружили гетто и начали вылавливать детей, стариков и больных. Я видел, как овчарка рвала младенца от груди матери. Я видел глаза матери, у которой немец вырвал ребенка и с силой ударил его о стену грузовика. Эта картина преследует меня даже теперь, заставляя забыть, что я свободен. Я видел, как немецкий офицер, вырвав от матери ребенка, зарычал: «Вы хотели войны. Так вот вам!» Матери умоляли застрелить их, и немцы охотно делали им это одолжение. Еврейская полиция гетто, заманенная на форт под угрозой смерти, выдала убежища, где прятались матери с детьми.

И день угас, как и все другие, небо не раскрылось, и земля не покраснела. Маленькие трупики были закопаны, глаза матерей высохли…

Мы ждали новых пыток. Начались опять дни индивидуального террора. Нас считали ежедневно, бегство стало невозможным. В лагерях людей одели в синг-синговские пижамы[305], остригли и, зеброподобных, их гнали на работы. Меня отделили от родителей и выслали в лагерь Шанчяй.