Неизведанными путями - [27]

— Товарищ Косоротов! — приказал я командиру 4-й роты, который уже собирал и строил свою роту. — Немедленно очистить дорогу от казаков. Отходить будем в сторону Ирбитского завода, на Тепловский кордон.

— Слушаюсь! — ответил Косоротов и, делая какие-то указания, начал рассыпать свою роту в цепь.

Совершилось чудо, которого я и сам не ожидал: люди, представлявшие несколько минут тому назад беспомощную толпу, объятую страхом и безнадежностью, вновь обрели силу, преобразились в боеспособную часть, готовую на любой трудный и опасный подвиг. Проходя перед «горцами», я видел в их потупленных взорах мучительный стыд за проявленную ими слабость и в то же время радостное волнение и гордость за то, что они вновь обрели силу.

Косоротов, продвигаясь со своей ротой к кордону, не встречал сопротивления противника. Казаки, напавшие на наш обоз, пограбили его и, как только увидели движущуюся цепь 4-й роты, поспешно удалились, не приняв боя.

Пехота противника дальше наших окопов почему-то не пошла. Думаю, что на ночь она не хотела забираться в лес.

Отойдя до линии кордона, мы заняли новую позицию. Здесь за ночь полк привел себя в порядок.

Ходов не появлялся. Комиссар полка Муравьев обязал меня продолжать временно командовать полком. Я начал отказываться, но Муравьев пригрозил мне и обещал «поставить к стенке». Подействовала на меня не угроза Муравьева — ее я принял скорее за шутку, — мне было больно за людей полка, и после мучительных колебаний и сомнений в своих силах я согласился.

На рассвете следующего дня мы перешли в наступление и вновь заняли свои прежние позиции, которые вчера так позорно оставили.

Ходов утром прислал в полк казначея Шпренгера с целью выявить настроение людей.

«Горцы» оказали ходовскому послу:

— Пусть он к нам больше не показывается. Обойдемся без него как-нибудь.

— Скажите Ходову, — заявил комбат Калинин, — на фронте нужны не парадные командиры, а настоящие, которые не прячутся от пули за кочку и не бросают людей в трудную минуту. — И в заключение добавил: — Товарищ он не плохой, да только в тылу.

Ходов, получив такую информацию, не решился приехать в полк и на другой день уехал в штаб бригады. Там уже знали о поведении Ходова из донесения Муравьева и послали его военным комендантом на какую-то станцию.

Комиссар не любил Ходова за его малодушие и был очень доволен, когда тот ушел из полка.

— Ты думаешь, мне легко было с ним работать? — сказал как-то Муравьев. — Я должен был поддерживать его авторитет как командира, а он его заваливал. Человек он, может быть, и не плохой, но не для фронта.

БЕЛЫЕ ПРИМЕНИЛИ ОТРАВЛЯЮЩИЕ ВЕЩЕСТВА

«Горцы», наученные горьким опытом, как только вновь заняли свои окопы под Лебедкином, начали их сразу углублять. Многие старые солдаты делали в окопах «лисьи норы», которые хорошо защищали от осколков и шрапнели. Кроме того, прорыли в лес ходы сообщения, чтобы можно было во время сильного артогня незаметно уводить людей в укрытия. Все эти меры сильно повысили нашу обороноспособность. После этого все атаки противника наталкивались на упорное сопротивление «горцев» и успеха не имели. Даже шквальный артиллерийский огонь уже не помогал противнику, потому что «горцы» приспособились и к нему.

— Ребята! Быстро в лес! — приказывал комбат Косоротов (после того как я принял полк, он стал командовать 2-м батальоном). — Пусть они месят окопы, починим, — смеялся он, когда белые начинали артиллерийскую подготовку к очередной атаке.

И люди спокойно и незаметно уходили по ходам сообщения в безопасное место, где сидели, пока не прекращалась артподготовка. Когда стихал огонь, все быстро возвращались в окопы и спокойно встречали идущую в атаку пехоту противника, а подпустив ее поближе, внезапно обрушивали на нее всю силу своего огня.

— Что же вы бежите, контрики? — кричали вслед убегавшим белякам бойцы. — Али вам не нравится наше угощение? — Некоторые, сложив рупором руки, кричали вдогонку: — Холуи несчастные, за кого воюете? Так вашу мать… За офицеров, которые вам за это морду бьют и последнюю коровенку со двора уводят?

Так пытались «горцы» агитировать обманутых крестьян.

— Они не поймут нас сейчас, — говорил ворчливо Косоротов, прислушиваясь к выкрикам бойцов. — Они верят еще эсерам, которые обещают им золотые горы. Вот когда они увидят сами, что эти золотые горы превратились в пепел, тогда их не надо будет агитировать, сами узнают, на чьей стороне правда.

— Окопы, окопы приводите в порядок. Хороший окоп — это дом родной, — отечески наставлял комбат 1 своих бойцов на другом конце обороны.

Ночь тянулась очень медленно. Изредка слышалась перестрелка разведчиков, или вдруг рассыпался дробью какой-нибудь пулеметчик, которому в темноте показалось, что движутся неприятельские цепи.

Наутро, как только рассвело, белые снова начали артиллерийский обстрел. Но стрельба на этот раз велась как-то вяло, нерешительно, снаряды падали не по окопам, а за окопами в лесу. Разрывы и цвет дыма не были похожими на прежние.

— Товарищ Пичугов! Чуете, как пахнет черемухой? — спросил меня телефонист Питерский.

— Черемуха цветет в мае, а сейчас сентябрь, — сказал я, не вникнув в смысл вопроса Питерского, занятый разбором оперативной сводки, полученной из штаба бригады. Питерский, оставив за себя напарника, не говоря больше ни слова, вышел из шалаша, в котором размещался штаб полка, и пошел к тому месту, где недавно разорвался снаряд. Вскоре он вернулся и заявил, что черемухой пахнет от разрыва неприятельского снаряда. Спустя немного его стало тошнить и появилась рвота.