Неизлечимые романтики. Истории людей, которые любили слишком сильно - [47]

В церкви было промозгло и пахло плесенью, покрывавшей обветшалые молитвенники. Я частенько вскарабкивался на холм, заходил внутрь и играл на старой свистяще-скрипящей фисгармонии. Сидеть одному в старой церкви жутковато, поэтому вопреки здравому смыслу я то и дело оборачивался и смотрел по сторонам: разыгравшееся воображение не давало мне покоя. Однажды мне в руки попала книга эдвардианских времён, рассказывавшая об истории этой деревни. Я прочёл, что холм был населён ещё задолго до XI века, и до прихода христианства язычники совершали на нём жертвоприношения.

Как и всегда, меня притягивала зловещая таинственность, скрытая в легендах и необычных происшествиях, и, конечно же, я не мог не заметить, что и сама моя ситуация напоминала заезженное клише из ужастиков. Молодая пара приезжает в глухую местность, по глупости своей отрезая себя от всех друзей и родственников. У них, по всем законам жанра, есть маленький ребёнок, который призван подчеркнуть хрупкость человеческой жизни и сгустить нарастающее ощущение тревоги. Сам я не верю ни в сверхъестественные силы, ни в знамения грядущего, однако жизнь куда красноречивей любой формы искусства, и в тот момент она ясно давала понять, что вот-вот должно случиться что-то очень нехорошее. Мне бы следовало прочесть заголовок манившей меня истории, чтобы понять, к чему всё идёт.

Рейчел была матерью-одиночкой с двумя детьми: пятилетней Сабиной и восьмимесячным Шоном. Она рассталась с мужем-австралийцем и вернулась жить в Англию, к своим родителям, Биллу и Урсуле, которые уже вышли на пенсию и пару лет назад переехали в деревню. С ними жила младшая сестра Рейчел, Соня. Младшему брату Уоррену – появившемуся намного позже сестёр – было восемнадцать лет, и он тоже жил с родителями.

Мы с женой подружились с Рейчел и Соней. У нас всех было предостаточно свободного времени, и мы постоянно ходили друг к другу в гости. Мы болтали, наблюдали за детскими играми, курили и пили чай.

Почти сразу стало ясно, что Рейчел и Соня глубоко несчастны. Рейчел скучала по Австралии. Она привыкла к тамошнему образу жизни: водным лыжам, вечеринкам, кафешкам – здесь она чувствовала себя как в клетке и жутко скучала. Её брак развалился, и у неё не оставалось иного выхода, как вернуться на родину, в Англию – к серым тучам, домашнему хозяйству и воспитанию детей.

У Сони были совсем иные обстоятельства, однако грустила она ничуть не меньше. Она уже несколько лет встречалась с женатым мужчиной по имени Генри. Он обещал ей, что расстанется с женой, когда дети подрастут, однако точной даты пока не называл. Генри был владельцем транспортного предприятия, приносившего неплохой доход, и жил в приморском городке, примерно в ста километрах от нашей деревни. Время от времени он приезжал на своём изящном кабриолете и на день забирал Соню с собой. Билл и Урсула не одобряли их отношения – оба были очень набожными, – но Соня их не слушала. Ведь ею руководила любовь.

Обе сестры никак не могли понять, почему мы с женой решили променять жизнь в Лондоне на их деревушку. Наше решение казалось им уму непостижимым.

– Ради всего святого, что вы забыли в этой глухомани? – спросила Рейчел, раскуривая сигарету и пуская над кухонным столом струйку дыма.

– Мы устали от города и хотели уехать подальше, – ответил я.

– Но здесь ничего не происходит.

– Именно поэтому мы сюда и переехали.

Она покачала головой и подняла с пола своего сынишку.

– А вот я здесь с ума схожу…

– Разве ты не замечаешь, как тут красиво?

– Нет.

– Когда мы жили в Лондоне, я выглядывал в кухонное окно и видел перед собой, буквально в паре метров, кирпичную стену. Я чувствовал себя как в камере. Теперь же, когда я выглядываю наружу, я вижу это. – Я указал на гигантский скалистый склон холма, возвышающийся над деревней. Его вершину покрывал снег, спускавшийся к извилистой речке из каменистой осыпи.

Рейчел какое-то время всматривалась в пейзаж за окном, а затем снова затянулась сигаретой.

– Унылый вид, – отозвалась она, выпуская изо рта сизое облачко.

– Ну… может быть, сегодня так, – сказал я. Рейчел подняла кружку с чаем и сделала глоток. Я почувствовал, что нужно сказать что-то ещё. – Мне всегда хотелось жить в таком месте, где можно наблюдать смену времён года, где можно ощутить нечто… настоящее, реальное.

– А в Лондоне всё ненастоящее?

– Там всё по-другому. – Я помолчал, а затем вынес заключительный вердикт: – Мне здесь нравится.

– Ну-ну, вот поживёте тут годик…

Несколько дней спустя случился похожий разговор с Соней – мы тогда вместе шли за молоком на ферму. Пахло навозом и дымом из дровяных печей. Хлестал дождь, размывший дорогу и превративший её в сплошное месиво. Один фермер, говоривший на совершенно непостижимом диалекте, каждый день гнал здесь своих коров, поэтому дорога всегда была усеяна коровьими лепёшками. Каждый мой шаг отзывался хлюпаньем.

– Только взгляни на всё это дерьмо, – сказала Соня. – Ты же не считаешь, что это красота? Я серьёзно.

– Полагаю, бывает тут погодка получше.

– Разве ты не скучаешь по цивилизации?

Я снова указал на возвышающийся массив:

– Только взгляни.

Соня покосилась на меня, чтобы убедиться, что верно поняла мои слова, а затем уставилась на гигантские округ-лые очертания, нависшие над деревней. Она моргнула и стёрла каплю, попавшую ей в глаз.