Неизлечимые романтики. Истории людей, которые любили слишком сильно - [41]

– Конечно же, я не могу утверждать наверняка, – признался он. – Ясное дело, что у меня нет таких способностей. Но ведь когда знаешь человека довольно долгое время, можно понять, о чём он думает. – Он махнул в мою сторону прямым указательным пальцем, будто протыкая. – И одно я знаю наверняка: я могу сделать Имоджен счастливой. Если она только даст мне чуть больше времени, ещё один шанс…

– Она высказалась вполне однозначно, разве нет? Она не хочет продолжать отношения.

Мой ответ был слишком резким, слишком прямым, и моя несдержанность заставила Пола отчаянно хвататься за любое спасение. Он увидел надежду в более широком, философском взгляде на проблему.

– Может быть, всё произошло не просто так, – произнёс он, – и на всё есть своя причина. Говорят, тяжкие испытания посылаются нам, чтобы сделать нас сильнее.

– Ницше, – отозвался я и тут же пожалел о сказанном. Не было никакой нужды называть автора данной максимы, если не считать моего желания потешить собственное самолюбие.

Как-то я обедал в больничной столовой с одним пожилым и очень известным психиатром. Он был настолько опытен и знаменит, что в его честь назвали отделение в одном крупном медицинском учреждении, а его образ использовался в фильме, удостоенном награды. Но сам он был непритязательным, отзывчивым и очень скромным человеком. Он только-только вышел из палаты, навестив свою госпитализированную пациентку и её мужа. «О боже, – выдохнул он. – Всё прошло совсем не так, как я надеялся. Сегодня она была очень печальна, поэтому я подумал, что стоит привести пару полезных, поднимающих дух аналогий. Я принялся рассказывать о битве за Англию и Черчилле – а затем о Сицилийской операции, – и так увлёкся повествованием, что напрочь забыл, где я. Бедная женщина подумала, что я сошёл с ума. А её муж попросту лишился дара речи». Когда я вспоминаю собственные похожие ошибки, эта история становится мне утешением.

– Что? – Пол чуть подался вперёд.

– Ницше, – повторил я. – Философ…

– Да, – ответил он с раздражением, – я знаю, кто такой Ницше.

– Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее.

– Да, да… – Похоже, цитата придала Полу сил, и он приосанился. – Если мы снова сойдёмся, я стану сильнее, стану лучше. Во всех этих мучениях должен быть какой-то смысл, какая-то цель.

Теперь он придал расставанию с Имоджен новый смысл: их отношения вовсе не закончились, а только начинались – его ждало испытание, которое нужно выдержать, чтобы обрести истинную и величайшую любовь. Его мысль пустилась по пути куртуазного романа. Подобно изгнанному рыцарю, он столкнётся с опасностями и соблазнами, преодолеет уготованные судьбой проверки и вернётся победителем, доказав свою добродетель. «Если мы с Имоджен снова будем вместе, уверен, мы будем ценить друг друга ещё больше». Пол был готов продемонстрировать прочность своих чувств и завоевать благосклонность своей дамы. «Во второй раз всё будет намного лучше».

Я ощутил, как у меня в груди ухнуло сердце, и ясно осознал всё значение фразы «сердце не на месте». Неслучайно слова «неисправимый» и «романтик» так часто употребляются вместе. Скажу больше: одно подразумевает другое. Устоявшиеся фразы и клише порой бывают очень информативны, поэтому даже на начальной стадии в терапии Пола я довольно мрачно глядел в будущее.

На следующий сеанс Пол пришёл растрёпанным и помятым. Лицо бледное, подбородок покрыт щетиной.

– Как же мне тяжело без неё.

– По чему именно вы скучаете больше всего? – спросил я.

Пол нервно переплёл пальцы – такого рода переплетение говорило о патологии.

– Не хочу быть превратно понятым, но я бы сказал, по сексу. Потому что секс с Имоджен – не просто секс, а что-то большее. Всегда было такое ощущение… – Он нахмурил брови, пытаясь подобрать верные слова, но тех словно не существовало ни в одном языке. – Наверно, прозвучит странно, но ощущение было такое… будто я где-то в другом мире, вне времени и пространства. Мы могли проводить в постели целые выходные, и, казалось, ничего иного вокруг не существует.

– Вы часто думаете о смерти? – спросил я.

Мой вопрос сперва удивил Пола, но затем он быстро смекнул, к чему я спрашиваю. Он улыбнулся и тихонько крякнул.

– По правде сказать, да, часто. – Он мрачно усмехнулся. – Даже в детстве задумывался. Я вообще был мрачным ребёнком. Моя мать повторяла мне: смерть ещё не скоро, в твои года тебе не стоит о ней думать. Но её слова меня не утешали. Я уже тогда чувствовал избитость фраз, которыми обычно отмахиваются от неудобных вопросов.

– Ваша семья была верующей?

– Нет. И мать, и отец – атеисты.

– А вы сами – вы никогда не испытывали симпатии к религиозным учениям?

– Нет, слишком уж все они неправдоподобны. В религии я никогда не находил ответов. А жаль, потому что, если честно, мне бы хотелось во что-нибудь верить…

Но на самом деле Пол и так уже верил. Истово верил. Он верил в любовь.

Древнегреческий философ Эпикур утверждал, что у всех наших тревог и печалей есть один общий корень: страх перед смертью. Его взгляд разделяют сторонники экзистенциальной психотерапии – постфрейдистского подхода, получившего широкое распространение и оказавшего значительное влияние в 1940-е и 1950-е годы. Экзистенциальная терапия строится вокруг поиска смысла для каждого отдельного человека, потому что во Вселенной нет какого-то общего, универсального смысла. Мы сами должны решать, что нам важно, а что нет.