Неизданные записки Великого князя - [7]

А если прихватить драгоценности Романовых? Видел он эту шкатулку, знает, где она лежит в комнате императрицы. А что, это вариант, тут надо все обдумать. С деньгами можно и новые документы сделать, да хоть нейтральный паспорт. Размышления Севы прервал звук клаксона, а через некоторое время он увидел бегущего к нему матроса.

- Комиссар, выходь! Там новый комиссар приехамши...

- Какой комиссар?

- Какой-какой, да от новой власти, вот какой!

Ай-Тодор - Дюльбер. Ноябрь-декабрь 1917. Появление Задорожного.

Поспешив на площадку перед домом, Сева увидел грузовик, перед которым стоял огромный верзила в матросской форме со скуластым лицом и взглядом исподлобья.

- Экая горилла, такой прихлопнет человека как муху и не задумается - подумал Всеволод Каминьский.

- Кто таков? - грубым голосом сказала "горилла".

- Комиссар Временного Правительства Каменский.

- Бывший комиссар бывшего, а ныне низложенного правительства - ответил верзила. Я вас и вашу банду не задерживаю, вели собрать Романовых вместе, а потом можешь убираться ко всем чертям. Хотя, нет, ты сейчас пойдешь со мной, я спрошу Романовых, нет ли за тобой каких долгов.

При этом коротком диалоге вновь прибывшая конвойная команда построилась, выкатив вперед два пулемета Максим и взяв ручной Льюис наизготовку. Новые конвойные были чисто выбриты, молчаливы и подтянуты, частью в матросской, а частью в солдатской форме, но чистой и не мятой. Они представляли настолько резкий контраст с Севиной матросней, что те стушевались и как-то жались друг к другу. Сева робко поинтересовался, есть ли у верзилы мандат и кем он подписан. Тот сунул ему прямо в лицо какую-то бумагу и сказал:

- Если мало, то вот представитель центрального Совета из Петрограда, он подтвердит мои полномочия.

Так они и проследовали в дом, следом два пулеметных расчета вкатили на террасу Максимы и расположили их по углам так, чтобы двор, где кучкой на ветру стоял конвой "временных" перекрестно простреливался. Новое начальство разрешило старой команде взять личные вещи, не более вещмешка на человека и две винтовки для защиты в пути на всю команду, остальное оружие и старый, разбитый и нечищеный несколько месяцев Гочкис оставить в имении. Сева, петроградское начальство и верзила прошли в гостиную, где собралась великокняжеская семья, исключая детей.

- Меня зовут Филипп Львович Задорожный, я комиссар Севастопольского Совета, которому центральное народное Правительство в Петрограде дало особые полномочия по вашей охране. В руках у него оказался список охраняемых и он сверился с ним, довольно грубо и бесцеремонно, обращаясь к Романовым на "ты" и по имени, исключая разве что Марию Федоровну.

- А что будет с нашей старой охраной?

- Временное правительство низложено и лица, ему служившие, более никакой властью не обладают, являясь обычными гражданами республики, не наделенными никакими полномочиями. Я не буду задерживать этого господина - кивнул он на Севу. Единственное, что я хочу спросить, нет ли к нему претензий, не отбирал ли он ценностей и денег.

За всех ответила Мария Федоровна:

- Лично он и его матросы ничего не отбирали, но приезжавшие матросы из Севастопольского Совета отняли у меня мою семейную Библию, которая дорога мне как память. Я готова выкупить ее за любые деньги, которые у меня есть, только верните мне книгу.

- Хорошо, я постараюсь разобрать с этим. Все могут разойтись по своим комнатам. Приказы охраны выполнять беспрекословно. Остальное вам сообщат дополнительно.

Теперь мы опять будем смотреть на происходящее глазами Великого князя Александра, а бывший комиссар бывшего временного правительства Сева временно исчезнет из нашего повествования.

Александр Михайлович сидел в своем кабинете: "похоже, попали мы из огня, да в полымя, этот комиссар вообще никаких церемоний разводить не будет, не будет говорить с нами на ломаном французском, похоже, что он и по-русски с трудом объясняется, а основными аргументами у него являются маузер в деревянной кобуре на боку, да пудовые кулачищи. Тут дверь без стука отворилась и на пороге появилась двухметровая фигура нынешнего комиссара. Князь пригласил его присесть, что горилла и сделала.

- Александр Михайлович, вы меня не узнаете? Я служил у вас в Севастопольском авиаотряде.

- Нет, у меня в этом отряде было две тысячи человек, как тут всех упомнить.. Вы летчик, офицер?

- Нет, мое прошлое звание - кондуктOр [ ], я двигателист и был механиком в отряде. Но очень хотел научиться летать. Вы извините меня за показную грубость, я не мог по-другому в присутствии питерского начальства. А в Севастопольском отряде вас помнят как хорошего начальника и офицера, летчики о вас хорошо отзывались, и от матросов ничего плохого о вас я не слышал.

- Спасибо на добром слове. Как вас угораздило оказаться в комиссарах? Вы большевик?

- Вообще-то я - левый эсер, мы в союзе с большевиками, но расходимся с ними по некоторым вопросам. Я еще до войны был в партии, но фамилия у меня была другая. Закончил реальное училище, хотел стать техником в паровозном депо, потом выучиться на машиниста паровоза. Тут революция, попал на каторгу - по заданию партячейки испортил паровоз, который должен был везти воинский эшелон в Одессу, ловить потемкинцев, бежал, товарищи сделали другие документы, на Задорожного. Война, призвали на флот, как грамотный специалист, вырос до унтер-офицера по машинно-механической части, а как стали набирать механиков к вам в отряд, сам и напросился. Я ведь как только аэроплан увидел, стал мечтать о небе, паровые машины уже стали казаться допотопными монстрами. Уже в отряде стал кондуктором по авиации, пока Керенский это звание влетом 1917 не отменил.