Неизбирательное сродство - [60]

V

Утром следующего дня муниципалитет издал распоряжение об ограничении пользования водой из артезианских скважин под городом и о закрытии островной Венеции для въезда. Все въехавшие до запрещения могли оставаться под собственную ответственность. Было ясно, что симпозиум отменяется. Тимофей первым делом позвонил Биллу.

— Я же говорил вам, коллега, в прошлый раз случилось нечто не менее эпическое. Мы остаёмся: когда ещё такой случай представится! — с каким-то странным возбуждением произнёс ван Бецелер.

Ситуация действительно менялась с каждым часом. В новостях прошло сообщение, что во всей области Венето объявлено чрезвычайное положение.

Марина, сидевшая рядом во время телефонного разговора, была обеспокоена. «Так ты не уезжаешь?» — «Я же сказал: не затем я приехал». — «Хорошо, тогда я покажу тебе внутренний город».

VI

В Венеции уже сутки, и так совпавшие с выходными, никто не работал. Марина повела его по Кастелло. «Откуда такое название?» — «Здесь, говорят, была римская крепость».

Народ, одетый очень просто, сидел на ступенях возле открытых нараспашку, по случаю уже совершенно сверхъестественной жары, дверей. Была видна вся внутренность их жилищ — с деревянными шкафами, с огромными глиняными мисками, с яркой раскраской стен. Всё это архаическое, полукрестьянское (настоящие крестьяне жили на окраинных островах, где выпасали коров по густым лугам, звеневшим сейчас мёртвым сухостоем) перемежались с современным комфортом: с ослепительно-белыми раковинами, колонками, кухонными механизмами. Мужчины были молодыми и средних лет: кое у кого — по американской моде, дошедшей, наконец, и до Италии, моде, которая всегда напоминала Тимофею об уголовном шике пляжей его детства, — плечи украшали наколки; женщины, почти все хорошо сложённые и разбитные, смотрели на Марину свысока (и чего ей здесь нужно?), а на Тимофея с нескрываемым неодобрением (ишь, кого привела). Повсюду на верёвках было развешано стремительно сохнущее бельё: по случаю введения ограничений на воду венецианцы выстирали всё, что ещё можно было выстирать.

«Мне кажется, нам здесь не рады». — «Они так смотрят на всех». — «Куда ты меня ведёшь? Здесь одни сплошные стены и никаких указателей». — «Не волнуйся, со мной не потеряешься». — «Ну, хотя бы мы ехали на велосипедах». — «У нас даже лошади запрещены: уже не одно столетие».

VII

Был полдень, солнце вошло в зенит. Наступила единственная минута, когда люди и предметы не отбрасывают теней. Марина, покружив с ним по Кастелло, вышла на абсолютно безлюдную площадь и задержалась у обшитой светло-коричневыми плитами стены. Медальоны с изображениями евангелистов были окружены горельефами из цветочных гирлянд, рогов изобилия и держащих их, совершенно не шедших к внешнему убранству христианского храма нагих младенцев («Неужели Эротов?» — подумал Тимофей). Но ни Маринино тело, облачённое, как и прежде, в короткое, значительно выше колен светлое платье, ни условная обувь — как бы сандалии, состоявшие каждая из тонкой подошвы и почти нитяной тонкости кожаных перемычек — не отбрасывали никакой тени на стены строения и на плиты площади. Волосы, прежде тёмные, а в сумерки почти смоляные, внезапно посветлели. На мгновение ему показалось, что это уже не Марина, что его водит по городу другая, совсем незнакомая спутница. Оливковый загар — без видимого следа от надеваемой в общественных местах из приличий одежды — покрывал всё тело под платьем; она, видимо, загорала нагишом. Но даже загар показался теперь не таким интенсивным.

«Почему ты меня так пристально разглядываешь?» — «Возможно, я останусь с тобой навсегда». Марина смолчала и посмотрела ему в глаза немигающим взглядом. Тимофей обнял её затылок обеими ладонями и стал целовать; она в ответ дёрнула головой и, широко расставив обе руки и при этом совершив вращательный жест, словно желая стряхнуть с себя его пыл: «Погоди! Я ещё не всё тебе показала…»

Он провёл тыльной стороной своей ладони по её подбородку: «Просто пытаюсь удостовериться в твоей реальности». — «Ну, ты тоже какой-то ненормальный случай, не обольщайся».

VIII

Солнце чуть сместилось на закат. Короткие тени затрепетали между ногами идущих. Строения тоже оплотнели и стали отбрасывать минимальную прохладу, в которой легко было передохнуть от изнурявшего жара. Для этого нужно было почти вжиматься в стены улочек, похожих на коридоры Кносского дворца. Марина вела его обратно, в самое сердце сворачивавшегося улиткой Кастелло. «Наши блуждания не имеют никакого смысла». — «Ты ведь хотел увидеть другую Венецию? Погоди немного».

Они прошли через маленькую площадь Двух Колодцев, миновали Большой дворец, пересекли мост и, ещё поплутав по переулкам и улочкам, вышли к дому на краю пересохшего канала Рио делла Челестиа. Там, на отполированной временем и прикосновением миллионов рук стене висела медная табличка: «Timoteo Caldi». Марина вынула из кармана ключ — он только изумился, что у такого короткого, совсем невесомого платья могут быть карманы, — и вставила его в щёлкнувший замок.

Помещение было просторным, и вдоль стен размещались аккуратно расставленные деревянные детали лёгких лодок, тщательно выпиленные и согнутые, словно детали гигантского конструктора. По стенам была протянута проводка, в глубине виден станок, за станком темнело что-то узкое на подпорках. На противоположном конце рассекала воздух квадратами чугунная решётка: это был выход из дома прямо к высохшему каналу, в обычное время оживлённому, но теперь по нему никто не плавал, и ставни окон противоположного дома были закрыты наглухо. Яркий свет со стороны канала не давал разглядеть, что же ещё было расставлено вдоль стен. Марина щёлкнула выключателем: тёмная узкая лодка на подпорках в глубине покрылась, словно лаком, электрическим блеском.