Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове - [63]

Эти стихи, эти комедии и эта повесть Фатали — прочтет ли кто? Поймет ли? То надежда, то сомненье.

— Но я верю в силу слова, — спорил с Александром.

— Разбудить? И что дальше?! — как бы мягче сказать, чтобы не обидеть Фатали, — извини, Фатали, но эти твои комедии, эти алхимики!..

— Чему ты смеешься, Александр?! — А он вспомнил, как отец ему говорил, и сбылось! увлеченному в далеком детстве алхимией. «От алхимизма — к мистицизму, — говорил Александру отец, — далее к скептицизму, либерализму, гегелизму, коммунизму и — к нигилизму, мечтающему о терроризме!» «Как бы и ваш алхимик туда же не кинулся, Фатали!..»

Но прочтет ли кто его сочиненья? Поймет ли? И эта вязь, эти изгибы линий — напрягай память, поймай смысл, который уходит, уползает, как ящерица, никак пе схватить, вся интуиция на помощь! И он никак не отцепится от крючков. Каждая буква цеплялась за одежду, волосы, кололась, жалила, царапала. Чтоб вырваться — оставь клок одежды, и клочья треплются на ветру… Это был давний детский страх, когда Фатали учили арабскому. Алиф — лишь одна палочка, но вдруг, будто в отместку, алиф изгибал голову, похожий на змею, — резко выбросит вперед и вцепится ядовитыми зубами в руку.

Сколько нелепостей в шрифте, в этом письме, не приспособленном к тюркским языкам. Точка выпала или чуть сползла, и тогда «шедший в пути» — «умер в пути».

«Не трогай это письмо! Не трогай!.. На нем священный коран! Тебя забросают камнями, несчастный!..»

Упростить и облегчить! Но почему именно ты? Честолюбие? Чтоб о тебе как о первом заговорили?! Не трогай это письмо!.. Тебя проклянет исламский мир!..

Нанизывая смысл на смысл крючками-закорючками, сцепляя их, каждый будто соревнуется с другим по витиеватости написания; но если перевести на графику европейских языков, ни один лист не уместит, и здесь нужны упрощения, чтоб тяга к выкрутасам словесным не затемняла смысл. Боже, сколько слов, целые караваны, выстраивающиеся часто для того, чтобы пощеголять ученостью.

И сколько ночей, понапрасну потерянных, ушло у Фатали на то, чтобы придумать новые штрихи и черточки, приведя к единству звук и его плоть, предложить — и все во имя образования народа! — знаки восклицания, вопроса, утверждения, сожаления, раздумья, незаконченности мысли, когда автор желает не все досказать и что-то оставить на размышление читателя; и многоточие в начале, если прежде была прервана мысль или предполагалось наличие какого-то начала, и многоточие в конце; знаки, выражающие законченность мысли, — ведь точка может быть воспринята как спутница черточки, обозначающей букву.

А потом докладная записка начальнику дипломатического управления канцелярии наместника Лелли, просьба послать свой проект улучшенного арабского алфавита правительству Ирана и в Турецкий диван. Ускорить непременно процесс образования народа.

Новые люди, новые имена, письма, прошения, записки Крузенштерну, влиятельному Аскерхан-беку (мало ему хана, еще и бек!), переводчику при русском консульстве в Тавризе, даже продавцу шелковыми платками, — маленький человек, но вхож во дворец! и мучтеиду, очень тот расспрашивал о беглом главе мусульман-шиитов Феттахе, а алфавит для просвещения народа — лишь повод, чтоб выведать о беглом.

И Бутеневу, главе посольства в Константинополе, может, он поможет? И еще, и еще письма, экземпляры проекта: «Надеюсь, что мое истинное желание добра народу…»; «…через вашего генерального консула в Тифлисе Мирзу Гуеейн-хана…»

О! Гусейн-хан!.. А вы, оказывается, мастер интриг!

— Это политика, а не интриги! — как-то сказал Гусейн-хан Фатали. — И вы не станете отрицать, что моя верность престолу шахиншаха…

— Да, да, а как же? И исламизму, вы часто это говорили!..

— А раз так…

— То дозволены все средства, да?

Фатали пишет и пишет: и в шахиншахский меджлис, и в высокий диван Блистательной Порты: «…единственная моя корысть — грамотность мусульманского народа»; а в Порте этого слова и не знают, а шах впервые слышит! И новые экземпляры проекта — в институты по изучению восточных языков, в Петербург, Париж, Лондон.

И зреет идея: поехать самому; уже взрослый брат Тубу Мустафа, моложе Фатали на много лет, не напишешь же как есть: родственник, мол, знает много языков, может заменить в случае командировки, — надо непременно поехать в Стамбул!

Мирза Казембек — известный востоковед, с чьим мнением считаются в столице, принял христианство (католицизм!.. еще в далекой юности, в Астрахани, — такая радость шотландским миссионерам: поколебали веру Казембека). И Фатали пишет ему: много слышал о вас, я написал и посылаю вам несколько пьес в стиле европейцев из жизни мусульман — земляков, может, скажете, дерзкая идея, но ведь кто-то должен начать первым!.. посылаю и повесть, на родном еще не публиковалась, — непременно узнать мнение об алфавите!

«Мсье Тимофеев, вы исполняете в Турции ту же должность, что и я в Тифлисе, узнайте, как там в Диване с моим проектом?» И ему — книгу комедий на русском, «увы, не на родном тюркском!..»

«Конечно, я не доживу до того времени, когда мой алфавит, это революция в мире Востока! победит, но что это будет так, я не сомневаюсь!» — писал Фатали академику Дорну. И окрыляющий ответ Дорна: идея встретила поддержку.