Неизбежное - [8]

Да, это дом твой… Вот ты снова тут…

Скитаешься по городу.

И смотришься как шут,

что слишком много загадал про тут и про везде,

да не по той, а по неправедной звезде…

Ты, странница, неужто встречи ищешь ты с собою,

странницей?

Значимее, значимее, значимей всей доброты вселенской

вот эта вот слеза, врисованная

в это вот твоё лицо шута.

Поскольку говоря о «правде», не этот мир имела я в виду:

возможно, он способен на открытость,

но никогда — чтобы правдивым быть.

Правдивость раздвигает рубежи

и согревает почву под лучами

которые пока ни разу не сияли

и под прокладкою из звёзд которые пока что не мерцали

и под луною той что уподобленной лицу пока не стала…

под тою тучею что влагу пока на землю не роняла

под девственной голубизной что назвала ты небом

под страхом отдалённейшим — под ложью той что не было…

И вот листаешь веру ты свою,

теряешь равновесие былое,

надеясь отыскать хоть слово, хоть единый знак,

хоть вздох один, что воскресит в тебе тебя самую…

Найти куда бы ни пришла, везде,

дано тебе печаль, утрату.

Дано узнать, что ты — распластанная на кресте

есть Ева, дева первородная, а крест

твой из стыда, цинизма, муки

сколочен; безразличия и скуки.

И мох горчично-изумрудный воду

вбирает дождевую, и знакомо,

знакомо дождь стучит по купольному своду

воображённого тобой родного дома…

Всё раскрошилось…

Тех, кого любила, не отыскать по прежним адресам —

в отличье от тебя — им не дано вернуться.

Одни разъехались, другие — большинство —

лежат под рукотворными холмами.

Ты — как они уже: от пребыванья твоего

остались лишь следы, продавленные каблуками

среди могил, твоя мертвецкая ладонь

не в силах больше для ласкания согнуться.

Твой дом порожен, пуст.

И на замке — ворота.

Мне не войти — и пусть:

боюсь круговорота

запомнившихся бед,

печали незабытой.

Хотя за столько лет

давно бы мхом повита

предстала — коль жила —

прельстительница Ева.

Но мхом тем заросла

твоя могила. Древо

стоит над ней, но нет

креста. И нет примет

за исключеньем той лишь, что она

на пике расположена холма.

Теперь — когда б желала — ты вольна

предстать себе какая есть сама.

Эх, яблочко небитое, катись

под звуки флейты — за витком виток.

Умолкни, зверь горбатый, и уймись,

не устрашай собою мой Восток.

Возможно — то пустейшие из слов,

произнесённые в неволе,

но мне сказали, что любовь

точнейшая есть мера боли.

Не исчезает прошлое — и в нём

Существование кристаллизуется

В неторопливо возводимый дом

Из слов, что шёпотом рифмуются…

(Пер. Н. Джин)

ПЕСНЯ О ЖИЗНИ

Жизнь — дерьмо.

Дерьмо на роликах.

Посильней держись ты только.

Посильней.

Не брыкайся, помни круто:

жизнь — дерьмо, сучьё, паскуда,

жизнь — не шёлковое поле.

Сволочь — жизнь.

И крепчай, как крепок камень,

и не ной, как ноет мамин, —

только хруст зубов да скрежет

чтобы — коли колит, режет

жизнь.

Нету времени, поверь,

для затянутых потерь:

кровь от раны ножевой сохнет быстро.

Нету времени для слов

или вздохов, если вновь

шум да гам, переполох

поднимают все, кто… — ох,

плохо, плохо, мол, живёшь!

Все, кто… близко.

Погляди — гурьбой ползут

в кровеносный твой сосуд.

Подожди — устроят суд,

разнесут, и в свой хомут

запрягут. Не дура жизнь, — плут.

Где любовничек?

Он тут,

но отсутствует: приют

ищет в сиськах баламут,

а не блуд.

Он устал от старой плоти?!

Пусть сбежит — ни слова против!

Так и водится в природе:

всё, что надоело вроде —

вон!

Он, как все, сбежит далече.

Ну и пусть! Держись покрепче!

И пригнись! И стисни зубы!

Будешь хныкать хоть и глухо, —

не рассчитывай на ухо

хоть какое! Что? Покоя

хочется? Играй героя!

И к тебе сбегутся — любо! —

как к младенцу душегубы!

Ух!

Никому уже не режет

слух, что жизнь — блядюра! Реже

говорят о душах. Только — факт!

Никому уже не нужен

тот, кто душу — да наружу,

нужен тот, кто не нарушит такт.

Жизнь — дерьмо и блядь на роликах,

но на длинных на иголках

смотришься ты, смотришься ты — ух!

Цок и цок, и снова цок!

Прямо — не наискосок!

Западает, замирает дух!

Смотришься ты — хоть куда!

Это правда — да и да!

И любить умела ж иногда!

Но и это ни к чему,

если цоку твоему

было оборваться под петлёй.

Затянула ты стежок

на петле. Ещё шажок.

И потуже. И потом слезой

поперхнулась, но, скрепясь,

скрипнула зубами раз,

и — открылась рана, прорвалась

кровь. Но боль с тобой вдвоём

в выкрике твоём немом

пропадает: «Жизнь — дерьмо!»

(Пер. Н. Джин)

РАЗОЧАРОВАНИЕ

Противнее всего что есть — есть времени движение.

Не потому, что время, как положено, тебя меняет,

но потому, что не меняется вокруг ничто.

Не стоит, впрочем, этим обобщением прельщаться:

лицо твоё в его овале перестало умещаться.

Но от зеркал тебя отвадит мельтешение

единоликих лиц, похерив побуждение

доискиваться счастья, размножаться.

Ты выкажешь презрение к нему

и станешь повторять: «К чему?!»

Октавой ниже жизнь — какая есть — влачится…

Твоё «К чему?» — не проявленье вкуса, не частица

премудрости, а признак неготовности к движениям

излишним, недоверия к ненаступившим дням,

страдающим амнезией, не ведающим срам

минувших дней слепого повторения.

А посему не смей роптать, что сущее — беда и горе:

любое будущее в наших мыслит категориях,

и жизнь — жиров нажитых и часов прожитых накопление.

Ещё, должно быть, времени движение

повинно в том, что исчезает боль, —

точней, о боли представление,

а вместе с ним и сострадания умение.