Неистощимая - [16]

Цветков, разумеется, знал эту фреску.

Исполняя волю царя Ирода к избиению младенцев, среди которых якобы есть будущий царь Иудейский, по всему Вифлеему шастали стражники, алчущие избить каждого, родившегося в эту ночь. Потому Святое Семейство по дороге, указанной Божьим Ангелом, немедленно прямо из ослиных яслей двинулось в Египет, в теплый и спокойный Египет. Бежало Святое Семейство в Египет, полный света и тишины. Покорный ослик вез на себе Марию с Младенцем, Иосиф шел впереди, оглядываясь на Жену с Ребенком и разговаривая с попутчиками, потому что дорога в Египет, судя по всему, знаема была множествoм людей, но Ангел указывал путь именно им, и можно было предположить, что им одним, ведь именно Марии показывал Ангел дорогу – туда, вперед, в благословенный Египет. Младенец вернется, Он придет, чтобы спасти всех нас, но Самому погибнуть. Вот почему покорность судьбе и готовность к новому горю изображалось на лике Марии, а тревога – на лице Иосифа, вот почему суровый лик Младенца обращен был не вперед, к теплу и свету, к покою и жизни, а в сторону только что покинутого Вифлеема, где всему семейству грозила смерть, где смерть и забвенье, где нет спасения – никому.

Никому.

Сейчас Цветков так понял, что Бог его оставляет, что Бога увозят от него, Цветкова, что он теперь обречен жить не только без Насти, но и без Бога, без будущего.

Стеклянные глаза Цветкова погасли. Цветков распахнул окно – жили они с Настею на восьмом этаже, вполне достаточно для ожидаемого завершения полета – распахнул окно, но тут на него сзади буквально набросилась, вставши на задние лапы, обхватив передними, обхватив, словно бы обнимающий другого человека человек, – набросилась, обхватила и уцепилась зубами за воротник его собака Фрося. Так что Фрося тогда спасла Цветкову жизнь – временно, конечно, сами понимаете, потому что как возможно раз и навсегда спасти кому-нибудь жизнь? Но зачем теперь была нужна жизнь Цветкову?

А «Бегство в Египет» Цветков вырезал из буклета, аккуратно свернул старенькую репродукцию вчетверо и положил в карман штанов, словно бы не давая Марии с Иосифом увозить Сына из жизни Цветкова. Как там Господу нашему вместе со всем Святым Семейством, да еще с летучим Ангелом, с попутчиками, с ослом, с горами и кедровыми деревьями, не дающими тени – как там им всем в кармане Kостиных штанов – легко ли оказалось обустроиться, поистине Бог весть, а мы пока не знаем, дорогие мои. Надеемся, все Они еще выкажут к Цветкову Константину Константиновичу свое отношение.

Зато теперь Косте казалось, что он все-таки не совсем один.

Если бы не утренняя эрекция – совершенно сейчас напрасная, скажем мы, потому что вставлять Цветкову было почти некуда, если бы, значит, не утренняя эрекция, Цветков бы полагал, что он и не живет вовсе. Но сны, сны… Детские эротические сны… Настя-то оставалась теперь только во сне, так что, значит, утренняя эрекция у просыпавшегося от тяжелых снов Цветкова была ломовой.

Цветков никогда никому так и не расскажет, а мы можем сообщить, дорогие мои, что снился Цветкову чаще всего один и тот же сон – будто бы он с Фросей, а Фрося, увы, к нынешнему дню, в котором мы с вами пребываем вместе с Цветковым, к первому сентября Фрося уже месяц, как умерла; ну, о смерти Фроси как-нибудь потом, если придется случай рассказать, – да-с, один и тот же, значит, сон: будто бы он с Фросей на поводке идет к дому и видит, как Настя голая выходит на балкон и машет рукой, и зовет их, Цветкова и Фросю, и манит, зовет к себе – совершенно явственно видел это Цветков, уверяю вас. Видел-то совершенно явственно, каждый кудрявый волосок на заросшем черными джунглями Hастином лобке видел совершенно явственно, но никак почему-то не мог к Насте приблизиться. И тут же весь в слезах просыпался. Такое вот бесплатное кино Цветков – в разных, конечно, вариациях – смотрел практически ежедневно. И просыпался, значит, в слезах и с рукою, а то и с обеими – с обеими руками на детородном своем органе. Ну, что ж тут, правда так правда, из песни слова не выкинешь. Вы понимаете меня, дорогие мои?

Смерть Фроси Цветкова окончательно подкосила. Цветков завернул Фросю в простыню и отнес на край бульвара Юных Храпуновцев, куда с другой стороны выходило окончание Большой Мормышевской улицы – на край бывшего бульвара, потому что сейчас весь бульвар занимала муниципальная помойка. Цветков, с него сталось бы, Цветков мумифицировал бы Фросю и мумию хранил бы дома, но доступа к каким бы то ни было препаратам он уже был лишен, так что приходилось хоронить. Ночью Цветков зарыл Фросю на краю помойки, а уже через несколько дней могилу накрыло разрастающейся вонючей дрянью – помойка, разумеется, продолжала расширяться по всем законам МХПР – Мормышево-Храпуновской партии России. Большая Мормышевская улица, таким образом, являлась воплощенным принципом современного бытования населения.

Да, так смерть Фроси Цветкова окончательно, значит, подкосила, Цветков начал было уже разговаривать с предметами – например, с вилкой:

– А не воткнуть ли мне тебя, дорогая, себе в шею?

Поскольку вилка отвечала несколько неопределенно или же не отвечала вовсе, Цветков так и не успел прекратить, наконец, свои сновидения. Тут и наступило наше первое сентября – день выхода на работу. Накануне Цветкову позвонили оттуда… представляете себе? оттуда! Из мормышевского горкома! Да-с, позвонили, значит, оттуда и мягким женским голосом предложили немедленно же, сегодня, явиться в Семнадцатую Инспекцию Чистого Города для оформления трудоустройства, а первого сентября сего же года выйти на работу.