Неисторический материализм, или Ананасы для врага народа - [42]

– Даже донести как следует не может. Мозгляк! – возмущался Барсов, забавляя аспирантов, которые привыкли к его более интеллигентной речи.

Дело кончилось тем, что после посещения деканата сотрудником НКВД к Бахметьеву пришли домой конфисковывать видеомагнитофон и принтер. Об их существовании узнали на физмате, где его нечаянно заложил родной дед.

Дед требовал, чтобы такой аппаратурой был оснащен его родной физмат, красочно описывая ее преимущества.

В результате было выписано постановление об их изъятии и о тщательном изучении вопроса.

Митя, услышав это, переполошился и изъявил готовность немедленно забрать аппаратуру домой.

– Зря, что ли, Бахметьев там микрофоны везде оставил? – возмущался он. – Раз мы узнали, надо вещи забрать. Видеомагнитофон теперь и не купишь! Одни DVD в магазинах.

– Ни в коем случае! – остановил его Барсов. – Пусть они с этим у себя поразбираются. Понаблюдаем. Потом заберем.

– Заберете, как же, – возмущался Митя, поднимая к небу страдальческий взгляд, но тут же снова устремляя его на экран, потому что к Сергею уже пришли.

– Множительную технику дома иметь не положено, – объяснили ему, забирая принтер. – Мало ли что вы там напечатаете. Без санкции соответствующих органов.

Возмущаться Сергей не стал, чем работников органов очень смутил.

– А может, вы там уже напечатали все, что хотели?

– Не все, но многое успел, – признался Сергей.

– А ну показывайте, – сотрудники разделись и приготовились к обыску.

Им пришлось прочитать несколько лекций Сергея по квантовой физике, выискивая в них крамолу, но им наскучило, и они разочарованно оделись.

– А телевизор вам зачем? – поинтересовался Сергей, когда они и его стали упаковывать в мешок.

– Не положено.

– Как не положено? А зачем тогда телевизионную вышку в Средневолжске достраивают? Нет, я заявлю протест. Грабеж средь бела дня. Видеомагнитофон забирайте, а телевизор оставьте.

Он, как мог, объяснил, что без магнитофона проигрывать кассеты все равно нельзя, и сотрудники, забрав заодно и кассеты, ушли.

Потом они безуспешно копались с принтером, пытаясь заставить его печатать без компьютера. Они даже сообразили, в какое место надо класть бумагу. Но все же пришлось вызвать Сергея.

– Почему не работает? – с ходу набросились на него. Признаваться в том, что к принтеру нужен еще и компьютер, Сергей не пожелал.

– Краска кончилась, – лаконично ответил он. – Вы же не думаете, что принтер может без краски печатать?

– А где краска? – потребовали у него.

– Кончилась, – развел руками Сергей. – А больше нету.

Про видеомагнитофон спрашивать его не стали. Хоть и поздно, но сами сообразили, что показывать кино ему вроде бы нечем – экрана на нем не наблюдалось.

Последняя надежда Барсова была на работников НКВД.

Барсов прослушивал то, что ловил установленный в портфеле следователя Васи микрофон. Вася исправно брал его с собой, однако был редко допускаем к телу своего начальника, мотивы поведения которого были Барсову особенно интересны, поскольку это был человек, наделенный практически неограниченной властью.

Во-первых, он установил, что Савченко с Козловым не отразили в отчете периодически повторяющиеся рейсы Сергея, когда он водил их по своему маршруту, а потом внезапно исчезал. Это его расстроило и возмутило вначале, но потом он понял, что такому человеку, как их начальник, докладывать об этом было равносильно самоубийству. Сомнения и загадки были для него проявлением слабости или враждебной идеологии. Поэтому, подобно африканским царькам, он имел привычку расстреливать гонцов, приносящих новости, которые были непосильны для его коммунистического понимания.

– Буржуазность разводишь! – топал ногами подполковник. – Не имеешь коммунистической убежденности! Потворствуешь врагам советской власти!

Во-вторых, он понял, что Сергей Бахметьев был фигурой, которая не укладывалась в геометрически правильно устроенном нехитром мозгу Селиванова. Она раздражала его своей неправильностью и недоступными пониманию вещами. Поэтому у него было сильное желание Сергея взять, но пока он не мог придумать повода.

Сергею было велено незамедлительно установить в подполковничьем кабинете микрофоны. Его ламентации о том, что это может быть его последним приключением в пятьдесят третьем году, были безжалостно пресечены. Приветствовалась неограниченная инициатива.

– У вас уже большой опыт работы с властными структурами, – заявил Анатолий Васильевич, снисходительно похлопывая Сергея по плечу. – Вы у нас, батенька, оказывается, большой наглец, – сказал он голосом Владимира Ильича Ленина. – Действуйте, исходя из обстановки.

Как это всегда бывало у Сергея, вначале он негодовал и клялся, что выходит из игры, но спустя примерно час у него появлялся азарт. Он начинал мысленно прорисовывать детали плана и, в конце концов, с нетерпением ждал момента его воплощения. Так получилось и на этот раз. Первую половину ночи он проворочался с боку на бок, боясь, что в тот момент, когда он в случае ареста захочет нажать на диск и улепетнуть в двадцать первый век, какой-нибудь конвоир окажется в радиусе семидесяти сантиметров и нечаянно переместится вместе с ним. Это Сергею было строжайше запрещено. Вторую половину он тоже не спал от перевозбуждения и утром был чрезвычайно снисходителен к «комрад» Кутузову, который на стилистике мямлил о том, что некоторые американские ученые заявляют, что стилей нет. Но наши советские ученые не позволили лишить мир такой замечательной вещи, как эти самые стили, и блистательно доказали, что стили, безусловно, есть. В его глазах читалась обида на советских ученых за то, что в результате их усилий ему, Кутузову, эти стили таки приходится учить, чего к этому семинару он не сделал и теперь напирал на противостояние американских и советских ученых.