Неисторический материализм, или Ананасы для врага народа - [17]

– Чем это пахнет? – удивлялся Сергей. – Вроде бы не специями.

– Ты, наверное, удивишься, – прошипел в ответ Андрей, – но пироги пахнут пирогами, а жареный поросенок – жареным поросенком.

– А я думал, специями. Гуля говорила, что без специй невозможно готовить.

– Ха! Твоя Гуля! – язвительно сказал Андрей, глядя, как хозяйка кладет ему в тарелку кусок поросенка.

К еде Андрей всю жизнь относился как к досадной помехе, отвлекающей от дела. Его вообще раздражала удивительная несовершенность человеческого организма. Он требовал время на сон, заставлял ощущать голод и усталость – все это нерационально и непроизводительно. Его родители тоже были люди науки, ели наспех, а искусство накрывать на стол вызывало у них презрение, которое они даже не считали нужным скрывать. Они называли это мещанством и уделом тупиц и бездельников.

Но сейчас накрытый стол, и особенно жареный поросенок, вызвал в нем самые светлые чувства. К тому же соседи сэкономили им массу времени и сил.

Раиса Кузьминична оказалась невероятно красивой. Она была моложе Николая Васильевича лет на десять и казалась его дочкой или младшей сестрой. Через ее плечо свешивалась толстая русая коса. Ямочки на щеках, прозрачная кожа и нежная улыбка делали ее необычайно привлекательной.

Ужинали весело и шумно. В самый разгар веселья незапертая дверь медленно раскрылась, и на пороге появилась девочка лет трех в зимнем клетчатом пальтишке. Она задумчиво сосала варежку.

– Валечка, нехорошо так без стука входить, – послышался женский энергичный голос.

– О, Любовь Борисовна, милости просим, – зашумели все сидящие за столом. – А где же Михаил Андреевич?

– Только с репетиции идем, – рассмеялась она. – Сейчас все расскажу. Вот только разденемся, и придем, – пообещала она, схватила дочку и исчезла.

– Михаил Андреевич сегодня Тростникову с Паниной в аудитории запер, представляете, – сказала Мария Ивановна. – Они должны были танец к сегодняшнему дню отрепетировать, но пробаловались. Они ведь знаете какие.

– Хулиганки, но талантливые, – кивнула Серафима Петровна. – Да, Клементий? – обратилась она к мужу.

– Да уж, Клементий Николаевич, кому, как не вам, знать, – засмеялась Маргарита Николаевна.

Сергею с Андреем пояснили, что Клементий Николаевич, впервые войдя к ним в аудиторию первого сентября, неосторожно поинтересовался, действительно ли это третий курс, английская группа.

– Sorry? – переспросила его Тростникова.

– We don’t speak Russian, – поддержала ее Панина.

Клементий Николаевич, вообразив, что это группа, составленная из настоящих англичан, которых зачем-то надо учить истории партии на английском языке, побежал в деканат, требуя переводчика. Деканша была на уроке, а секретарь, добросовестная и исполнительная девушка, решила, что к ним в институт прибыла делегация из Англии. В панике она побежала к той же Тростниковой, оставив в деканате Клементия Николаевича, который судорожно решал, не обидятся ли англичане, если он расскажет им про девятнадцатый съезд партии и борьбу против мирового капитализма.

Тем временем Тростникова, которая знала язык лучше многих преподавателей, с удовольствием согласилась быть переводчицей. С урока была срочно вызвана деканша. Побежали за ректором. Тот пулей поднялся на четвертый этаж, сетуя на «товарищей», которые не предупредили, и бросая распоряжения насчет совместного пения «Интернационала».

Увидев Тростникову, безмятежно стоявшую в коридоре, он схватился за сердце.

– Ради бога, только не сегодня, – простонал он. Тростникова была прочно связана в его сознании с неприятностями. – Идите в класс.

– Пожалуйста, – пожала та плечами. – Только меня переводчиком попросили быть.

Ректор недоверчиво посмотрел на нее.

– А где же англичане? – спросил он.

– Не знаю.

Англичан искали по институту долго. Тростникова добросовестно помогала в поисках, отчего они не стали короче. Клементий Николаевич все это время ждал переводчика в пустом деканате, злясь на нерасторопность декана. Пара была сорвана, Тростникову чуть было не отчислили, но потом оставили благодаря заступничеству того же Клементия Николаевича.

– Сам виноват, – сказал он. – Поддался на провокацию.

Потом он отвел Тростникову в сторону и растолковал ей, что за это дело могут припаять статью. Тростникова повозмущалась, что у работников НКВД нет чувства юмора, но потом затихла, вспомнив, что из их дома накануне ночью увезли на черном вороне вполне славного и порядочного человека. С чувством юмора в то время действительно не у всех было хорошо.

– У меня в их группе не будет семинаров? – с опаской спросил Сергей.

– Как же, обязательно будет, – пояснила Маргарита Николаевна. – Она ведь уже на четвертом курсе.

Сергей поник головой.

– Ничего, не дрейфь, – заржал Андрей. – Предупрежден – значит вооружен. Может, она на Клементия Николаевича весь свой юмор истратила.

Сергей от удивления чуть не подавился поросенком. Он первый раз слышал, чтобы его друг шутил – пускай неуклюже, зато от души.

– Вы на флоте служили? – приветливо спросил Андрея Николай Васильевич. Видимо, выражение «не дрейфь» вызвало у него морские ассоциации. Андрей судорожно дернул головой.