Неисправимый - [12]

Это было то, что нужно. Спайс показывал большой палец, трибуны гудели.

Мухомор опустил руки, давая себе отдых.

Том тоже расслабился, кивнул Спайсу — понял, мол, буду тянуть, буду делать цирк — и в тот же миг получил в нос. Не кулаком — ногой. Пятка у Мухомора была каменная, сила в удар вложена изрядная. У Тома искры посыпались из глаз.

Опытный Спайс увидел промашку Тома, попавшегося на удочку хитрого китайца, услышал хруст, сопроводивший молниеносный удар Огарика, и понял: Том — покойник. Огарик своего не упустит.

Но что это? Том как-то расплылся, размазался, начал таять, потом так же неожиданно восстановился в прежнем качестве. Заняло это секунду, не более, никто кроме Спайса ничего не заметил, да и он счел бы это мимолетным дефектом зрения, если не одно «но». Огарик оседал, безвольно складываясь, как надувная кукла, из которой выпускают воздух.

Закрывая лицо ладонью, Том быстро пошел на выход. Из-под ладони капала кровь…

Пять минут спустя Спайс вломился в комнату Тома. Тот лежал на топчане, накинув на физиономию мокрую тряпку.

— Сукин ты сын, — сказал Спайс. — Что делать с трупом?

— То же, что делаете с другими трупами, — прогундосил Том из-под тряпки.

— Можно подумать, у меня их тут штабеля, — остывая, проворчал Спайс. — Нос сломан?

— Сломан.

— Мало тебе, подлецу, — сказал Спайс.

— Спасибо, — гнусаво ответил Том.

Снял тряпку, сел. Да, рожа у него была не приведи Господь, однако кровь уже не капала.

— Теперь можно и без маски, — заметил Спайс, усаживаясь рядом с ним.

Топчан взвизгнул, но выдержал.

— Я уже думал об этом, — отозвался Том. — Пока рано. Можно поколотиться мордой об асфальт, но это неинтересно. Буду подставлять, чтобы превратилась в котлету, тогда родная мама не узнает. Вы позволите?

— Валяй, — разрешил Спайс. — Не моя же морда. Ты мне лучше вот что скажи, парень: как ты умудрился китайца так разделать? Ребра целого нет, не грудная клетка, а кисель. Объясни мне, темному, у меня что-то шарики за ролики заехали. Заклинило что-то.

— Есть такая штука — астральное карате, — бухнул Том первое, что пришло на ум. — Очень тонкая штука. Но для этого надо здорово озвереть.

— Озвереть, говоришь? — сказал Спайс, вставая. — Ну-ну. Мне показалось, тут что-то другое.

Глава 11. Отомсти, дружище

Никогда еще Зунгалла не был в таком дурацком положении. Ковалек сидел внизу в машине и жрал холодную пиццу, а он, Джим Зунгалла, опытный детектив, стоял перед пьяным идиотом, смотрел в зрачок нацеленного в него, Зунгаллу, пистолета и, стараясь быть убедительным, говорил, что он детектив, что он разыскивает свидетелей по убийству Питера Чейза, что вообще-то он ищет Тома Лоу, борца… Говорил и чувствовал, что не убедителен.

У идиота была невыразительная харя и снулые глаза. Он впустил Зунгаллу в квартиру, захлопнул дверь, отошел на пару шагов и вдруг направил на детектива пистолет. Точно из воздуха выхватил.

Фамилия идиота была Хорнби, он был сослуживцем Чейза и, по рассказам, его лучшим другом.

Зунгалла замолчал, ибо понял — Хорнби не просто пьян, а еще и накачан наркотиками. Говорить с таким, что козла доить.

Палец Хорнби, лежащий на спусковом крючке и остановившийся на полпути, когда детектив начал молоть языком, пошел дальше.

— Не сметь, — взревел Зунгалла, и в это время грянул выстрел.

Потом еще один.

Ковалек, услышавший два приглушенных выстрела, бросил недоеденную пиццу и устремился в подъезд.

Так, четвертый этаж. Коридор мрачен и пуст. Мрачен — потому что на весь длинный коридор горят всего лишь две лампочки, пуст — потому что день, жильцы на работе.

Вот эта квартира. Ковалек замолотил в дверь — ни ответа, ни привета. Попробовал высадить — только отшиб плечо. Дверь была солидная, с крепкими запорами, а сам Ковалек средненький, если не сказать хлипенький.

Ну, ничего, ничего, дело поправимое. Ковалек, стараясь не суетиться, так как знал: будешь суетиться — только время зря потратишь, вытащил из кармана реквизированную у одного ворюги отмычку, вставил в замочную скважину.

Открывшаяся дверь обнаружила два трупа. Окно нараспашку, оттого и были слышны выстрелы. Над трупами уже вьется пара мух, еще одна сидит на восковом носу Хорнби. Этот выстрелил себе в рот, да так удачно, стервец, выстрелил, что весь пол изгадил, обувь теперь будет скользить.

Зунгалла получил пулю в лоб. Ближе к правому виску. Лежит, бедняга, скрючившись, на левом боку, не дышит. Экая досада, черт возьми, зачем сам-то полез? Всё сам, сам.

Ковалек на всякий случай, скорее по привычке, возложил пальцы на сонную артерию… и, о чудо, нащупал пульс. Слабенький такой, нитяной. Зунгалла был жив. Еще жив. Ковалек заторопился.

Самому было не осилить, Зунгалла был слишком тяжел, и Ковалек принялся трезвонить во все двери, пока снизу на шум и гам не поднялся ражий домовладелец. Этот хорек, оказывается, сидел дома, попивал виски, праздновал свой хорьковый день рождения.

Ковалек сунул ему в нос своё удостоверение, вслед за чем велел взять Зунгаллу за ноги. Сам ухватил под мышки.

Уже внизу, после того, как детектива поместили на заднее сиденье, приказал вызвать полицию.

Проявив личную инициативу, Ковалек экономил как минимум четверть часа. Пока бы еще подъехала карета скорой помощи, а так, глядишь, Джим и выкарабкается…