Неигра - [4]

Получилось излишне официально. Очень уж она растерялась.

– Хорошо, пойдемте, – лаконично ответил он.

Он привел гостий в светлый зал, обитый белой парчой. Приметней всего там была огромная картина посреди стены. Портрет женщины – в золотом сиянии, в белом платье. Пузырь склонился и положил цветы на солнечно-медовый паркет под картиной.

– Тебе, Катя, – сказал он.

Повисло неловкое молчание.

– Простите меня, – промолвила Августа, – я не знала.

– Мне и самому трудно поверить и осознать… Но незачем огорчать моих милых гостий.

Он обратился к Августе:

– Не будете ли Вы добры сыграть нам?

Посреди зала, на мозаичном яшмовом низеньком столике с ножками-морскими коньками, нетерпеливо ждала виолончель, смычок ее чуть не подпрыгивал от нетерпения, а футляр спокойно лежал поодаль.

– Но я не умею, – Августа даже испугалась.

– Не может быть! Вы… – приветливый хозяин выглядел изумленным.

– Я никогда…

– Неужели? – в голосе недоверие.

– Да, я вспомнила. В детстве училась…

– Вот видите, – обрадовался Василий Васильевич, – пожалуйста!

– Это было сто лет назад. Такая вот петрушка.

– Простите, Августа Неждановна. Я так люблю виолончель, и я надеялся… Но, быть может, потом? Когда вы перекусите, отдохнете с дороги, познакомитесь с моей галереей и побываете в саду?..

Коллекция Пузыря производила впечатление необычайное. Анка нисколько не скучала. И Августе все пришлось по душе. Только Августа была удивлена – как же она никогда раньше не слышала имен мастеров, создавших такие заметные вещи. А тех, кого она знала назубок, здесь не было вовсе. Разве что пара полотен Матисса.

Здесь перед ней развернулась вся история искусств – та, да не та. Даже самое труднопредставимое и трудноперевозимое – фрагменты глыб с наскальным рисунком. Осколки рельефов древнего Египта и римских мозаик – представьте себе! Образцы византийской миниатюры. И далее – всё-всё, что было в мире, вплоть до диковинок постмодерна! Августа расспрашивала Пузыря бесконечно, стремясь понять одно – отчего у него все словно красочнее, выпуклее, пронзительнее и яснее, чем в тех коллекциях, что она видела до сих пор. Он объяснял фантастический эффект просто – изначальным своим принципом приобретать лишь то, к чему лежит душа, а не «имена».

– Я ценю по достоинству многое из общепризнанного, но мало что меня трогает. Если вещь не трогает меня – для чего она мне в моей коллекции? Я объездил весь мир и собрал самое дорогое моей душе. Без души любая деятельность мертва. Мертвечины итак везде достаточно. В том числе и в музеях. Разве я не прав?

– Я могла бы спорить с вами, – сказала Августа, – если бы у меня перед глазами не было вашего собрания. Оно настолько необычно, ново, интересно… пленительно! Мне кажется, стоило бы составить и издать каталог. Большим тиражом. Даже огромным!

– Какая прекрасная мысль! Августа Неждановна, могу я надеяться на Вашу помощь? Не откажите в моей просьбе – никто не сможет сделать эту работу так, как сможете Вы.

– Но, Василий Васильевич, издание каталога дело непростое! Такие хлопоты старухе не под силу.

– Но у вас не будет никаких хлопот. Я предоставлю в ваше распоряжение целый штат помощников. Фотографа, секретаршу, курьера, любых специалистов. Помогите воплотить мою давнюю заветную мечту, прошу Вас. Только Вы…

Августа почувствовала лёгкое головокружение.

– Эти двери прямо в сад? – прервала Анка скучный для неё разговор. – Я выйду проветрюсь?

– Я должен сам показать вам все свои оранжереи! – воскликнул Пузырь.

Он срезал все цветы, которые гостьи имели неосторожность похвалить – и даже редкие голубые розы, не говоря уже о черных тюльпанах и королевских орхидеях. Они вернулись домой с невероятными букетами, но… Анка была сердита, а старая Августа смущена.

Августе не нравился Пузырь. То есть наоборот, он был слишком безукоризнен, как выдумка. Ей казалось, что в более щекотливом положении она не бывала никогда в жизни. Несмотря на свои девяносто с лишним лет она не понимала этого Пузыря, а его странная коллекция вносила еще больший сумбур в ее мысли. Она спешила занести в тетрадку все прозвучавшие имена и страны, потому что они норовили улетучиться, ускользнуть из памяти…

Августа понимала, что Пузырь представляется ей совершенно чуждым и отчасти опасным, возможно, потому, что он несметно богат. Богат, следовательно, его привычки, чувства и понятия совсем иные, чем у нищих, обделённых, угнетенных – в какой-то мере они даже непостижимы бедным людям. Она опасалась неприятностей и ждала подвоха. Страх настолько смешал ее чувства, что ей казалось – не только образ жизни, но и самая природа этого человека иная, непостижимая. А Прошка как раз покинул ее и внучек, и от этого Августе было особенно неуютно…

Но Пузырь оставался безукоризненным! Он казался так мил и прост, что Августа вскоре приступила к составлению каталога его собрания. Внучки приходили с нею, и проводили все свое свободное время в этом невыносимо роскошном доме. Для них нашлось бесконечное множество невиданных развлечений. Августе приходилось мириться с таким положением вещей, раз она сама согласилась работать на подозрительного заказчика. Чем бы ни объяснялось необычайное богатство Василия Васильевича Пузыря, что же делать, если оно не оставило отпечатка порока на его лице! Куда деваться – Августе приходилось признать, что ничто в поведении и словах этого человека ни разу не покоробило её. Мудрой старухе казалось, ему даже нечего скрывать, на его совести нет ни единого пятнышка. В своем роде он был совершенством. Августу тревожила её собственное благодушие, но сказать праправнучкам было нечего, и она молчала.