Негодяй - [10]

Татьяна стояла в дверях, смотрела, а ее никто не замечал. Гремел магнитофон, что-то выкрикивали танцующие, на диване обнимались и целовались еще двое, нисколько не смущаясь присутствием посторонних. А Виктор с какой-то девушкой стоял возле камина, курил и что-то говорил. Еще один длинноволосый парень спал за столом, уронив голову прямо в тарелку.

Татьяна не сводила глаз с Виктора, а тот не замечал ее. Вот Виктор обнял девушку одной рукой, притянул к себе и стал целовать в губы. А в другой, отставленной в сторону, дымилась сигарета.

И тогда мать шагнула из прихожей в гостиную, выключила магнитофон. Поначалу тишина всех оглушила.

— Какой идиот выключил магнитофон? — резко спросил Виктор, а когда обернулся, увидел мать.

— Сию минуту все вон, — приказала Татьяна. — Немедленно!

Некоторое время все стояли словно оцепенев.

— Но мы ничего такого не делали, — обиженно протянула девушка, которую целовал Виктор.

— Концерт окончен! — сказал парень, целовавшийся на диване. — Мочалки, собирайте пожитки! — И потянул свою девушку за руку к выходу.

— Что за манера заставать людей врасплох? — обиженно тянула девушка, идя вслед за парнем.

Растолкали пьяного, спавшего за столом. Он упирался, что-то мычал. Его с трудом вывели. Скоро все гости одевались в прихожей, перешептывались, хихикали. В комнате остались Виктор и мать. Он курил и смотрел в сторону.

— Прекрати курить! — резко сказала мать.

Виктор вздрогнул, в первое мгновение хотел было выбросить окурок в камин, но передумал, демонстративно затянулся, выпустил дым. Татьяна сдержалась, спросила:

— Может, ты объяснишь мне, что здесь происходит?

— А ты что, сама не видишь?

— По какому праву ты устраиваешь на даче бардаки?

— Бардака еще не было, — усмехнулся Виктор.

— Не паясничай, Виктор! Я с тобой разговариваю серьезно!

— Я тоже.

— Что это за люди?

— Мои друзья.

— Чем они занимаются?

— Учатся в школе.

— В какой?

— В большой и светлой.

— Виктор, прекрати! Я была в милиции. Ты знаешь, сколько там на тебя материалов?

— Плевать я хотел на эти материалы.

— Боже мой… И это мой сын, какой ужас… Как ты мог до этого докатиться? Разве я тебя этому учила?

— Успокойся, ты учила меня другому.

— Чему же?

— Например, ты учила меня звонить домой, когда я возвращался из школы. Ты говорила, позвони, я могу быть не одна.

— Виктор! — закричала Татьяна и ударила кулаком по столу.

— Так вот и ты могла бы позвонить, прежде чем приператься сюда! Кажется, так поступают интеллигентые люди?

— Ты понятия не имеешь, что это такое.

— Хорошо, не имею. И не хочу иметь. И прошу тебя, оставь меня в покое. Раз и навсегда.

— То есть, как это «оставь в покое»?

— Вот так. Не лезь в мои дела.

— Но я твоя мать, Виктор, — задохнулась Татьяна.

— Мало ли какие случайности бывают в жизни, — пожал плечами Виктор. — К сожалению, матерей не выбирают…

— Я твоя ма-а-ать! — сорвавшись, истошным голосом закричала Татьяна.

— Ты поздно об этом вспомнила.

Стало тихо. Татьяна открыла дверь в прихожую.

— Я же русским языком сказала, все вон отсюда!

— Чуваки, три минуты! Я догоню вас! — крикнул из-за ее спины Виктор.

— Мы тебя на улице подождем! — отозвался девичий голос.

— Выяснение отношении — знакомое кино, — сказал один из парней.

— Интересное дело, почему родичи обожают качать права? — засмеялся второй.

— Мочалки, вперед, нас ждут великие дела!

И вся компания с гоготом высыпала на улицу.

Виктор надел пиджак, распихал по карманам бутылки и шагнул к двери. Татьяна загородила дорогу.

— Виктор, мне нужно серьезно поговорить.

— Не о чем. Пусти.

— Ты никуда не пойдешь. Хватит, Виктор, пора одуматься или ты плохо кончишь.

— Не твое дело. Пусти.

— Куда ты катишься? Умоляю тебя, подумай! Чем ты кончишь?

— Успокойся, хуже тебя не кончу.

— Ты с ума сошел, да? Что ты говоришь, подумай только.

— Пусти.

— Нет! Я лягу на пороге и буду лежать. Если у тебя хватит совести переступить через родную мать, то — пожалуйста! — И она действительно легла на пол у самого порога. — Я буду лежать здесь сутки, двое, неделю! Умру здесь! Может, ты хоть тогда одумаешься!

Виктор молча перешагнул через лежащую мать, толкнул дверь и вышел. Выдернул ключ из замка. И когда Татьяна вскочила, кинулась следом за ним, он успел вставить ключ в замок с другой стороны и дважды повернуть.

— Ты знаешь, он перешагнул через меня! Да, да, взял и перешагнул. А по его глазам я видела, что он способен и ударить меня. Я увидела, что он способен на это! И на худшее способен!

Они пили кофе в городской квартире. Был поздний вечер.

— Юра, ты единственный друг и близкий человек, который у меня остался. Умоляю тебя, посоветуй что-нибудь. Я боюсь его, понимаешь? Боюсь остаться с ним вдвоем!

Юрий Николаевич долго молчал.

— Вся беда, Таня, что тут уже ничем не поможешь… Не смотри на меня так испепеляюще, я говорю, что думаю. Он всем будет приносить несчастья, даже человеку, которого полюбит.

— Ты жестоко несправедлив к нему, — тяжело сказала она.

— Я врач, Таня, и должен сказать, что характер человека на девяносто процентов формируется к трем-четырем годам, а все остальное — лишь шлифовка граней.

— Ты жесток и несправедлив к нему, — повторила Татьяна. — Это я виновата, что он такой.