Негласная карьера - [60]
– Вообще-то, ее дети учатся чуть ли не во всех классах. Целых восемь человек. Девятый на подходе, видно по животу. Уже несколько лет у нее есть постоянный сожитель, которого она называет женихом. Я наивно спрашиваю: «Когда же свадьба, фрау Шмиц?» А она отвечает: «Не настолько я его люблю, чтобы замуж идти».
Судя по всему, каждый рассказывал о реальных происшествиях из школьных будней. Рюдигеру это нравилось. Говорили по очереди. Никто не пытался перещеголять другого, казаться интересней остальных.
Последним был опять Феликс. Характерно, что он опять рассказал историю с политическим подтекстом.
– На прошлой неделе я сыграл девятиклассникам из реального училища старую песню Франца-Йозефа Дегенхардта «Фиеста Перуана». Там есть такой куплет:
Подчеркнув на доске мелом «Фидель Кастро», я обернулся к классу и жду. Ободряю взглядом. Молчат. Никакой реакции. Тогда спрашиваю: «Неужели же никто не слышал про Фиделя Кастро?» Встает девочка, которая года два назад переехала с родителями из ГДР. Не все еще, значит, забыла. Говорит: «Фидель Кастро – это председатель госсовета на Кубе».
Все опять посмеялись, а женщина с голосом Зары Леандер предложила расплачиваться. Вскоре из-за соседнего столика ушли.
Рюдигер совсем отвернулся. Не хотелось, чтобы Бастиан узнал его.
Рюдигеру стало скучно. Барбара тоже замолчала. Он подозвал официанта, рассчитался и пошел с Барбарой домой.
По дороге ему вспомнились две истории из своих школьных лет. Феликса тогда наверняка выгнали бы из гимназии, если бы дознались об его проделках. Директором гимназии был некий Зандтлебен, противный тип. Левой рукой он хватал в коридоре пробегавшего мимо ученика, а правой тащил его за волосы, чеканя, словно прусский офицер:
– Бастиан? Пора к парикмахеру.
Дело, конечно, было не в прическе, а в принципе. Феликс решил отомстить директору. У него родилась идея, которую вскоре удалось реализовать. Вместе с тремя приятелями он поехал в пригород, к дому директора. Там они дождались до половины одиннадцатого, когда в окнах погас свет. Еще через полчаса Феликс позвонил по телефону на стоянку такси у вокзала. Он назвался Зандтлебеном, заказал машину и попросил погромче стучать в дверь, так как он якобы туговат на ухо. Спрятавшись в кустах, ребята ждали. Минут через десять подъехал таксист, позвонил в дверь, постучал, даже забарабанил кулаком.
После этого грохота послышался шум и в доме. Заспанный толстый Зандтлебен в накинутом халате распахнул дверь и заорал на опешившего шофера:
– Вы что, с ума сошли? Устроили тут тарарам!
Началась перебранка, оба грозили вызвать полицию. В соседних домах зажегся свет, отодвинулись гардины.
Рюдигер, Феликс и остальные ребята залезли поглубже в кусты; приходилось кусать носовой платок, чтобы удержаться от хохота.
Наконец таксист плюнул и, жутко ругаясь, уехал без денег и без пассажира. А Зандтлебен пришел на следующий день в гимназию бледный как мел от недосыпа и злости. Заподозрил ли он кого-нибудь из учеников, осталось неизвестным.
Еще рискованней был розыгрыш, который Феликс затеял месяц спустя. На этот раз он избрал своей мишенью обществоведа Майерринга, входившего в руководство землячества судетских немцев, и чудаковатого учителя музыки Шоллера. В пятнадцать лет Феликс уже басил и великолепно пародировал чужую манеру говорить. Сначала он позвонил Майеррингу, подделываясь под скороговорку Шоллера, наговорил туманных намеков и попросил о встрече завтра на большой перемене в музыкальном классе. Потом он позвонил Шоллеру и, раскатывая «р-р-р», как это делал Майерринг, наплел что-то о какой-то симфонии, после чего назначил на завтра свидание в учительской библиотеке.
На следующий день ребята стали свидетелями того, как оба нелюбимых учителя прождали друг друга в разных местах, а под конец большой перемены столкнулись у учительской. Ни зачинщик Феликс, ни другие посвященные не смогли увидеть всего спектакля. Зато, держась как бы ненароком поближе к учительской, они лицезрели обоих учителей, которые пролетели мимо них один за другим, причем каждый в душе проклинал другого и считал телефонный звонок накануне следствием перепоя, не иначе.
И эта проделка сошла Феликсу с рук. Ведь даже если бы у учителей зародились бы какие-то подозрения, то с чего и как начинать расследование?
А Феликс уже разрабатывал план выведения из строя всего учительского коллектива. Он начертил схему телефонных разговоров – кто с кем. Рюдигер не помнил, почему Феликс отказался от этого плана. Может, все-таки риск был слишком велик?
Интересно, что именно такие люди потом сами становятся учителями, подумал Рюдигер, останавливая машину перед своим домом.
Полночи он не мог заснуть. Все время думал о встрече с Бастианом. Чем-то ему эта компания понравилась. И веселье у них было совершенно искренним. Хорошо, когда людей связывает такая работа, о которой можно говорить открыто, без утайки.
Рюдигер долго лежал па спине с открытыми глазами. Потом ворочался с боку на бок. Часа через два или три он наконец заснул с чувством острой ненависти к Бастиану.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.