Негласная карьера - [25]

Философия жизни у Поммеренке проста. Есть две главные опоры – семья и работа.

Еще вчера казалось, что у него все в порядке и тут и там.

Теперь за завтраком, отхлебывая кофе, он видит, что опоры пошатнулись.

Надо сохранить хотя бы одну.

С работой это сделать проще.

10

Сделанный Рюдигером выбор профессии вызвал у Вегенеров полное одобрение. Дед, сам в прошлом государственный служащий, говорил об ответственности, о надежном жизненном обеспечении. Бабушка – проще: солидная работа.

В классном журнале против фамилии Поммеренке появилась запись о предполагаемой профессии – служащий финансовых органов. Правда, Рюдигер имел о них смутное представление. Но они казались чем-то могущественным, грозным, всесильным. И этого было достаточно.

Финансовых инспекторов все боятся. Фининспектор любого выведет на чистую воду. Его не проведешь. «Тут уж снимай штаны», – как любит приговаривать дед, когда играет в карты и ему особенно везет.

Работа же оказалась скучной, однообразной. Ученика Поммеренке послали для начала познакомиться со всеми отделами. Посидев в каждом, он действительно кое-чему научился. Но всю жизнь проверять налоговые декларации, сидеть за одним и тем же столом?

Уже в первый год возникли сомнения: долго ли он тут продержится? Его привлекала лишь живая работа с посетителями. Например, в отделе уплаты налогов за автомашины. Это огромное помещение занимало целый этаж. Посередине принимали клиентов, почти всегда немного испуганных. Лишь представители крупных автофирм держались уверенно, будто сами работали здесь. Отделенные подковообразной стойкой от публики, за столами сидели инспектора.

Рюдигеру нравилось работать на людях. Делаешь вид, будто углубился в бумаги, иногда встаешь, чтобы взять из шкафа папку, подсаживаешься к машинке… И никто из посетителей не посмеет тебя поторопить.

Ему нравилось и то, что именно он решал, когда начать разговор. Он сам обращался к посетителю. А не хотелось, так и не обращался. А у закрытых комнат, длинных коридоров тоже есть своя прелесть. Тут тебя никто не видит, можно работать без суеты и спешки. Здесь тон задавал опять же он. Нажмешь кнопку, над дверью вспыхивает табличка: «Входите!»

Но все-таки больше всего любил Рюдигер работать у стойки; здесь он острее чувствовал свою власть. Если человек ему приглянулся (разумеется, с первого взгляда – занятый работник не станет пялиться на людей), то Рюдигер тут же вызывал его. Обычно он оделял своей благосклонностью женщин. Но чаще он напускал на себя занятый вид и упивался своим всемогуществом. Он медлил со словом «следующий!», прислушиваясь к нетерпеливым вздохам у стойки, покашливанию, барабанной дроби пальцев (изредка раздавались нахальные вопросы – «а поскорее нельзя?»). Эти секунды даже на третьем году учебы порой воспламеняли в нем новую любовь к избранной профессии.

Вспышки вспышками, а Рюдигер в конце концов решил избрать иную стезю, несмотря на то, что и в профучилище, и в страховом агентстве у него сложилась репутация способного, самостоятельного, целеустремленного сотрудника (репетиторство, работа кельнером не прошла для него даром и укрепила веру в собственные силы), а это сулило неплохие перспективы.

Рюдигер задумал поступить в вечернюю гимназию, и Вегенеры поддержали его.

– У парня светлая голова, – с гордостью говорила бабушка, а дед обрадовался, что после третьего года обучения Рюдигер может уйти во временное увольнение.

– Получишь образование, никто его у тебя не отнимет. Что твое, то твое, – повторил он свое любимое изречение, которое оказалось приложимым и к данной ситуации. – Потом можно опять вернуться на государственную службу, – добавил он сквозь сигарный дым.

Для Рюдигера настали непростые времена. Целых два года ходил он с работы в вечернюю гимназию, но и после занятий Вегенерам подолгу приходилось дожидаться любимого внука, так как он попал в дружный и веселый класс, который не разбегался сразу по делам, чтобы снова засесть за учебники и заняться зубрежкой.

Одноклассники шли в ближайший ресторанчик, иногда в кино или на танцы; ночные увеселения после целого рабочего дня, да еще уроков, конечно, сказывались и на успеваемости, и на физическом самочувствии, но зато каждое утро начиналось с хорошего настроения от предвкушения совместных развлечений – с этим настроением было легче высидеть и на работе, и в гимназии. Тем не менее за три года вечернюю гимназию бросили почти семьдесят процентов учащихся. Но! только не Рюдигер.

Через три года Поммеренке сдал выпускные экзамены на аттестат зрелости. В последний год его освободили от работы, и он получал небольшую стипендию, а кроме того, Рюдигера поддерживал дед за счет своей пенсии. Наибольших успехов Рюдигер достиг в тех предметах, где мог использовать свое красноречие.

Он закончил бы гимназию почти с блеском, если бы не латынь. Рюдигер не любил зубрить слова. А прикрыть незнание красноречием тут не получалось. Да он особенно и не пытался. Не мой предмет, и весь разговор.

В компании одноклассников, совершавших ночные обходы увеселительных заведений, Рюдигер давно выделил одну девушку, Ее звали Барбара, она была на его вкус чуть крупновата и нескладна, зато проста и жизнерадостна.