Негасимое пламя - [46]

— Вот оно что! — взревел отец Райен. — Да вы, мистер Ивенс, уж не из этих ли мошенников пацифистов?

— Я не пацифист, — крикнул ему в ответ Дэвид, — но я делаю все, что в моих силах, чтобы навсегда прекратить войны. Мир между народами — одно из главных условий, при которых возможно существование людей…

— Отец всевышний призывал к миру между народами, — пробурчал священник, несколько смягчившись, — Но не такому, какой угоден коммунистическим агитаторам. Я попрошу вас не смущать умы моих молодых друзей, мистер Ивенс. Они и так порядком взбудоражены самим Миком Бирнсом. Римско-католическая церковь запрещает своим сынам участвовать в движении, которое поддерживают безбожники коммунисты.

— А они все-таки участвуют! — воскликнул Дэвид с веселой насмешкой. — Во Франции и Италии, в Чехословакии и Польше — везде, где религия не исключает человечности.

— Оставьте его, — попросил Дэвида Пэдди Бирнс хриплым шепотом, — он не плохой человек, а нам надо вызволить душу старика из чистилища.

Дэвид откинулся на спинку сиденья, подавленный мыслью о том, куда могут завести предрассудки таких ограниченных людей, как братья Бирнс.

На следующее утро, проходя мимо местной почтовой конторы, он увидел возле нее очередь.

— За чем это? — спросил Дэвид у одетого в лохмотья старика, наблюдавшего за очередью; в углу рта у него висел изжеванный окурок.

— Пенсию выдают, — прохрипел тот, — но я-то не получаю этой треклятой пенсии. «Непочетная отставка» — вот все, что я заслужил.

— Но почему? Расскажите мне, пожалуйста, — попросил Дэвид.

Слезящиеся глаза мутно-желтого цвета вперились в него из-под нависших бровей; на лице темнели следы старых ожогов. Жесткие седые космы торчали из-под ветхой фетровой кавалерийской шляпы, лента которой истерлась до дыр. Рот человека раскрылся, выронив окурок и обнажив беззубые десны.

— Рассказать о себе? Что ж, я рассказываю это всем, кому не лень меня слушать. Я честно послужил в Египте и во Франции. Но когда, на свою беду, возвратился домой, в лагере один офицер-выскочка стал ко мне придираться, да так, что мочи моей не стало. Я терпел, сколько было сил, а потом взял да и двинул его в зубы. А когда меня арестовывали, дрался с патрульными. Чертовски глупо все это вышло. До сих пор расплачиваюсь. Вернее сказать — ни гроша не получаю. Нет ли у тебя пары монет, приятель?

Дэвид нащупал в кармане два шиллинга. «Скромная компенсация за потерянную пенсию!» — подумал он, но старый солдат, получив деньги, повеселел и зашагал в ближайшую пивную.

В очереди стояли главным образом женщины. Матери и жены погибших и искалеченных на фронте солдат, догадался Дэвид. Как много их было! Интересно, повлияла ли пенсия на отношение этих женщин к войне, спрашивал он себя.

Две женщины перешли дорогу у почты и сели под навесом у автобусной остановки. Обе были с непокрытыми головами и бедно одеты. У старшей было изможденное, но энергичное лицо человека, привыкшего мужественно переносить трудности. У младшей — хилая девичья фигурка. Она казалась больной и удрученной горем.

Дэвид сел рядом с ними под навес. Старшая женщина улыбнулась и дружелюбно взглянула на него, отвечая на вопрос, скоро ли подойдет следующий автобус; прежде чем начать разговор о пенсиях, Дэвид бросил несколько фраз о погоде, затем спросил: правда ли, что в годы депрессии после первой мировой войны мужчины шли в армию ради денег, чтобы прокормить жену и детей?

— А то как же, — ответила старшая, — очень многие шли. Не все же безработные получали пособие. Да и не хватало его, чтоб прожить. Вот они и считали, что война для них неожиданная удача, потому что в случае чего семьи их будут получать пенсию. То же самое было и потом, когда началась война в Корее.

— Но ведь я-то никогда не хотела, чтоб Билл шел на войну, — запротестовала молодая женщина. — Никогда не хотела!

— Ну, конечно же, не хотела, милочка, — успокоительно сказала старшая. — Только не начинай опять плакать. В пенсионные дни моя невестка все заново переживает, — пояснила она, — первое время я никак не могла убедить ее брать пенсию. Она говорила, что на этих деньгах кровь, и ни за что не хотела притронуться к ним. Потом она заболела, и надо было подумать о детях. А нам ведь не хватает денег на прожитие. Уж и не знаю, как мне удалось убедить ее, что Билл и сам заставил бы ее получать за него пенсию. И это только справедливо, что правительство заботится о вдовах и сиротах тех, кто убит на войне или искалечен на всю жизнь, как мой старик.

— Но ведь он-то жив, — с горечью сказала молодая женщина, — а я потеряла Билла.

— Может, оно и к лучшему. — Морщины на лице матери углубились, и на нем появилось выражение усталой покорности. — Неужто ты бы хотела, чтоб Билла постигла участь его отца? Чтоб он стал таким же полоумным пьяницей и пил до бесчувствия, стремясь забыть, что от него осталась только половина человека!

— Нет! Нет! — задыхаясь от рыданий, промолвила молодая вдова. — Такого не могло случиться с Биллом!

— Моему старику перебили спину в первую мировую войну, — сказала мать, — двух наших сыновей убили во второй, а третьего, мужа Элси, — на корейской.