Негасимое пламя - [23]

Прошло немало дней, прежде чем я сообразил, что, собственно, случилось. Чарльз, беспокоясь обо мне, принял на себя бремя ночных вахт — отчасти и впрямь для того, чтобы помочь другим офицерам, но в большей степени затем, чтобы избавить меня от ночных кошмаров в жуткой каюте! Он сделал это так же просто и непринужденно, как недавно снабдил меня сухой одеждой. Необыкновенный человек — чувствуя расположение к себе, он откликался на него с той щедрой деликатностью и теплотой, какие я встречал до сих пор только у Добби, нашей гувернантки. Забота о пассажирах была у него в крови, он умудрялся проявлять ее ненавязчиво, в мелочах. Целая наука, настоящий талант подмечать такое: устранять досадные недоразумения, поддерживать в приятных мелочах, маневрировать и строить планы, почти незаметные для остальных, хотя внимательный адресат рано или поздно о них все-таки догадывался. «Странная особенность для боевого офицера-моряка», — подумал я. С другой стороны, вспомнились его слова, что корабли, мол, как женщины… Большую часть жизни Чарльз опекал корабль, как верный муж, заботясь о судне и в порту, и в открытом море, рачительный и экономный, как лавочник!

Уже давно рассвело, а я все спал — в мою темную конуру солнечный свет не заглядывал. Проснулся я оттого, что Филлипс настырно тряс меня за плечо.

— Убирайтесь. Оставьте меня в покое.

— Сэр! Поднимайтесь! Сэр!

— Да какого дьявола вам надобно?!

— Вставайте, сэр. Вас капитан требует.

— Зачем?

— У них там свадьба сегодня.

Свадьба в открытом море! Такое событие не может не вызвать сплетен, тем более на корабле. Пересудами сопровождалась даже помолвка. А уж теперь! Самый нелюбопытный читатель, и тот подумает: «Что это они — подождать не могли?» Следующей его мыслью будет: «А! Выходит, не могли?!» Однако все на корабле прекрасно знали, что жених, весьма уважаемый на нижних палубах, умирает, так что ситуация к сплетням не располагала. Правда, в пассажирском салоне, по моим сведениям, к Преттимену относились с легкой симпатией или вовсе безразлично. Мисс Грэнхем же в своей жизни претерпела серьезные испытания. Она росла без особых печалей, пока смерть отца, каноника Грэнхема, не вынудила ее принять манеры и обличье гувернантки. Брак с человеком, еще менее стесненным материально, чем каноник англиканской церкви, позволил ей расстаться с надоевшей личиной. Хотя что толку судить о чужих мыслях и побуждениях? На первый взгляд мисс Грэнхем казалась женщиной достойной и умной, но суровой и аскетичной. Впрочем, совсем недавно обнаружилось, что ей свойственно человеческое тепло — открытие столь же неожиданное, сколь и приятное. Именно потому меня ранила мысль о том, что она раньше времени уступила заигрываниям жениха. Я впервые встретил леди, которая продемонстрировала положенное ей достоинство и благородство, и что же? Меня постигло жестокое разочарование. В любом случае эта свадьба не располагала к веселью — скорее к слезам, что так часто готовы проливать женщины.

Постараюсь, как смогу, описать памятное событие. Что-то вроде записок капитана Кука, хотя участниками стали не чернокожие дикари, а белые люди, некоторые из них даже дворяне. Похоже, все на корабле стремились открыто продемонстрировать хотя бы часть истинной природы человека: его врожденные предрассудки, его любовь к церемониям и его откровенную радость при праздновании настоящей причины бракосочетания — стремления к продолжению рода, победы животного начала в человеке!

Итак, постараюсь быть точным. Женщине в таких делах отводится более серьезная роль, чем мужчине. Ранним утром к мисс Грэнхем явились миссис Ист, миссис Пайк и миссис Брокльбанк. Как мне доложили, дамам удалось отговорить ее от матросской робы. Женская половина судна пребывала в твердой уверенности, что для будущего жертвоприношения невеста должна быть одета надлежащим образом. Вопрос спорный. Жених умирал и — несмотря на то, что дамы этого не знали — жертва была уже принесена. Как бы то ни было, кругом кипели обсуждения и раздавались шутки: иногда довольно смелые, если не сказать вульгарные. Дальше всех зашел мистер Томми Тейлор. Рассуждая о медовом месяце, на самом деле по многим причинам невозможном, он произнес голосом тихим, но прерываемым взрывами дикого смеха, похожего, как обычно, на хохот гиены. Я написал: «как обычно», но с течением времени мальчишеское в Тейлоре проявлялось все меньше, а вот звериное, гиенье — все больше… Впрочем, я отвлекся. Итак, Томми заметил — между прочим, в присутствии одной из дам, — что мисс Грэнхем станет похожа на адмиральские канты. Подвергнутый тщательному допросу — в чем же тут сходство, признался, что леди точно так же «фигурно закрутят и уложат». Кипя от возмущения, я счел своим долгом отвесить ему такую затрещину, от которой в голове у него загудело, а глаза, как я с удовольствием заметил, сошлись у переносицы не меньше, чем на минуту.

В коридоре собралось живописная и впечатляющая компания. Целая процессия переселенцев явилась в обыкновенно закрытый для них отсек. Без всякого приглашения они смешались с пассажирами. Мистер Брокльбанк нацепил розовый галстук и избавился от своей накидки. Мужчины щеголяли розетками в петлицах, явно сохранившимися еще с бала. Женщины принарядились и выглядели, во всяком случае, опрятно. Я, понятное дело, тоже облачился в подходящий случаю костюм, а Боулс и Олдмедоу никогда их и не снимали. Тщедушного мистера Пайка нигде не было видно. Настроение у всех было самое радужное.