Нефритовый Глаз - [61]

Мэй скрестила на груди руки.

— Какой же мне в этом интерес?

— Денежный, конечно! А ради чего же вы ко мне явились?

Мэй встала, чтобы размять ноги и спину, затекшие от сидения на жестком, неудобном стуле, и медленно пошла вдоль стены, разглядывая фотографии.

— Давно вы торгуете антиквариатом? — На многих фотографиях стояли подписи, но дат не было. Судя по одежде, некоторые снимали годы тому назад.

— Семнадцать лет.

— И все время здесь, на Люличане? — Мэй узнала на фотографии поп-звезду Тянь Тяня.

— Нет, начинал с маленьких лавчонок в разных местах. А здесь торгую уже несколько лет.

На последней, черно-белой фотографии Папаша У выглядел молодым и худощавым. Левой рукой он обнимал за плечи высокого юношу с красивыми глазами и застенчивой улыбкой. В отличие от Папаши У тот держался скромно и даже отрешенно. Позади них гордо улыбался мужчина постарше.

Мэй долго разглядывала фото. Ей показалось знакомым лицо пожилого мужчины, но сколько она ни старалась, так и не вспомнила, где могла его видеть. Оставив бесплодные попытки, Мэй обернулась и посмотрела на Папашу У. Его коротко стриженные волосы поредели, былой огонек в глазах угас.

— Где сделана эта фотография?

— В моем первом магазине. Это мой партнер, — как бы между прочим заметил Папаша У. — Вместе кормили вшей в местах, не столь отдаленных. Я когда вернулся оттуда, у меня в Пекине не было ни кола ни двора, жрать нечего; вот он со своим отцом и помог мне открыть это дело.

Папаша У глубоко затянулся и медленно выпустил дым.

— А знаете, почему я преуспел в торговле антиквариатом? — неожиданно спросил он.

— Почему?

Папаша У поерзал в кресле.

— Еще до того, как по молодости угодить за решетку, я несколько лет подвизался в одной уличной банде. Считал себя очень крутым и никому не верил — в уличной банде каждую минуту жди, что тебя подставят твои же товарищи! Бандиты, одним словом! Хочешь выжить, почаще оглядывайся!

Но в горах Дунбэя все было иначе. Наш лагерь находился в лесу, на территории бывшей лесозаготовки. Старые срубы кое-как подлатали, вот мы в них и жили. Летом валили лес и сплавляли вниз по реке. Зимы стояли суровые, долгие, снегу по пояс. Всех нас, пацанов, привезли из Пекина; никому до тех пор не доводилось охотиться на дикого зверя, даже винтовки в руках не держали. А тут зимовали, отрезанные от всего мира.

Когда тебе грозит опасность со стороны природы, поневоле учишься доверять соседу. Причем не слепо доверять. Человеческую натуру не изменишь, она страшнее звериной. Однако начинаешь различать, на кого можно положиться, а кого лучше обойти стороной. Чтобы выжить, надо знать, кто тебя вытащит из беды, кому стоит отдать винтовку, не боясь, что он выстрелит тебе в спину. Но самое необходимое — найти того, с кем можно поговорить по душам без опаски, что он тебя заложит партийному секретарю. Потому что там, на безлюдье, в бесконечной и однообразной череде дней и ночей, сойдешь с ума, если не выговоришься.

Горы окружали нас со всех сторон. Податься некуда. Иногда хотелось волком выть, такая в душе вырастала безнадега. Каждую зиму кто-нибудь не выдерживал и пускался в бега, но живым на волю никто не добрался.

Короче, живешь и не знаешь, откуда смерть примешь. Как-то летом парнишку одного — мы его звали Четырехглазый, он в очках ходил — смыло рекой во время разлива. Накануне несколько дней сильно дождило.

Особенно зимой бедовали. Бывало, неделями грузовики с припасами не могли пробиться к лагерю через снежные завалы. У пацанов начинала крыша ехать. Некоторые были готовы на все, на любую подлость, лишь бы выбраться оттуда. Народ просто зверел на глазах.

А рассказываю я это все вот к чему. В том дерьме я очень быстро научился распознавать в человеке надежного друга или опасного врага. Был с нами один взрослый мужик, мы, мальчишки, звали его Большой Брат. Вот он и объяснил мне, как надо читать по лицу. Видите ли, на Люличане большинство торговцев антиквариатом гораздо образованнее и опытнее меня. Но никто из них не умеет читать по лицу. Им не дано распознать человека. А мне достаточно одного взгляда, чтобы понять, кто пытается меня надуть.

А теперь скажите-ка мне, дамочка… — Папаша У откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. — Для чего такой красотке понадобилось искать здесь приключений на свою голову?

— Каких приключений? — Мэй пожала плечами и в упор посмотрела на Папашу У. Ее на испуг не возьмешь!

— Госпожа… как вас?

— Ван.

— Госпожа Ван, скажите, вы доверяете людям?

Мэй наблюдала, как дым от сигареты Папаши У улетучивается через открытое окно. Она вспомнила дядю Чэня, которого знала всю жизнь. Кроме него, у нее не было другого дяди. В детстве она гуляла с ним, держась за его теплую ладонь. Тридцать лет жизни и привязанности стоят настоящего доверия. И тем не менее в длинном темном коридоре военного госпиталя номер триста девять Мэй на мгновение засомневалась, так ли хорошо знает дядю Чэня.

Зазвонил телефон, и Папаша У затушил докуренную сигарету.

— Алло? А, ладно… да пустяки… да ну, в самом деле! — По его лицу пробежала тень улыбки.

Мэй подумала: а что бы она ответила, если бы не зазвонил телефон?