Нефертити - [19]

— У тебя кошачьи глаза, — заметил молодой фараон. — Твоя сестра мне об этом говорила, но я не верил.

Я поклонилась. Интересно, что еще Нефертити успела ему сказать?

— Я очень рада встрече с вами, ваше величество.

— Мой муж рассказывал о храмах, которые он построит, — сказала Нефертити.

— Когда-нибудь, Мутноджмет, когда я стану фараоном и Верхнего, и Нижнего Египта, я возвышу Атона надо всеми богами. Я построю ему храмы, которые затмят все, что когда-либо строилось для Амона, и избавлю Египет от жрецов, отнимающих его золото, чтобы возвеличить себя.

Я взглянула на Нефертити, но та не стала мешать мужу.

— Сегодня фараон Египта не может принять решение без жрецов Амона. Фараон не может отправиться на войну, построить храм или возвести дворец без согласия верховного жреца.

— Ты хочешь сказать — без денег верховного жреца? — уточнила Нефертити.

— Да. Но это изменится. — Аменхотеп встал и посмотрел на нос баржи. — Моя мать уверена, что мое почитание Атона со временем пройдет. Но она ошибается. Даже мой отец в конце концов поймет, что именно Атону предназначено привести Египет к славе.

Я передвинулась так, чтобы встать поближе к тете, критически изучающей свою новую невестку. Тетя — грозная женщина — поманила меня пальцем и улыбнулась.

— А ты храбрая, раз осмелилась разговаривать с военачальником Нахтмином при моем сыне, — заметила она, потом похлопала по стоящему рядом с ней креслу, и я села.

— А что, они враги? — спросила я.

— Мой сын не любит войско, а Нахтмин только о нем и думал с самого детства.

Мне хотелось побольше расспросить тетю о военачальнике Нахтмине, но ее интересовала совсем другая тема, связанная с Нефертити.

— Ну-ка, Мутноджмет, — небрежно произнесла она, — расскажи, что там мой сын обсуждает с твоей сестрой?

Я поняла, что мне следует тщательно подбирать слова.

— Они говорят о будущем, ваше величество, о планах, которые Аменхотеп желает претворить в жизнь.

— Интересно, а в эти планы входят храмы Атона?

Я потупилась.

— Так я и думала, — протянула Тийя и повернулась к ближайшему слуге. — Найди визиря Эйе и приведи его ко мне.

Я осталась сидеть. Когда пришел отец, для него принесли другое кресло. Мы посмотрели на Нефертити: она сидела на носу баржи и оживленно беседовала с мужем. Просто не верилось, что до сегодняшнего утра они были едва знакомы.

— Он говорит об Атоне! — яростно произнесла тетя. — Он возвращается из храма Амона и все еще бормочет о чем-то, что его дед некогда вырезал на столбиках кровати и на щитах!

Я никогда еще не видела тетю такой разгневанной.

— Он развалит страну, Эйе. Мой муж не будет жить вечно! Твоя дочь должна научиться управлять им, прежде чем он станет еще и фараоном Верхнего Египта.

Отец посмотрел на меня:

— Что говорит Нефертити?

— Она слушает его, — ответила я.

— И все?

Я прикусила язык и кивнула, так что не произнесла ни слова лжи.

Эйе повернулся к сестре:

— Дай ей время. Прошел всего лишь день.

— За день Птах создал мир, — отрезала тетя.

Все мы понимали, что она имеет в виду. За день ее сын может всех уничтожить.

По возвращении в Мальгатту мы с Нефертити переоделись в новые платья для празднования коронации. Ипу с Мерит сновали вокруг нас, словно кошки, разыскивая сандалии, которые подошли бы к нашим нарядам, и подкрашивая нам глаза черным и зеленым. Мерит с благоговейным трепетом взяла корону Нефертити и возложила ее сестре на голову — а мы с Ипу смотрели, затаив дыхание. Я пыталась представить себе, каково это: быть царицей Египта и носить на голове изображение священной кобры.

— И как оно? — поинтересовалась я.

Нефертити закрыла глаза.

— Как будто ты — богиня.

— Ты пойдешь к нему до начала празднества?

— Конечно! Я явлюсь туда рука об руку с ним. Не думаешь же ты, что я допущу, чтобы он пришел с Кийей? Довольно и того, что он вернется к ней в постель.

— Таков обычай, Нефертити. Отец сказал, что он должен посещать ее каждые две недели. Ты ничего не можешь с этим сделать.

— Я много чего могу сделать! — Ее взгляд лихорадочно заметался по комнате. — Во-первых, мы не останемся в этих покоях.

— Что? — Я расставила все мои горшочки с травами на подоконнике. Я распаковала свои сундуки. — Но мы же скоро уедем из Фив — как только Тийя объявит, что мы переезжаем в Мемфис. Мне придется все укладывать заново.

— Этим займется Ипу. Отчего это вдруг фараон и царица должны спать порознь? Наши родители спят в одной комнате, — заметила Нефертити.

— Но они же не…

— Власть! — Нефертити подняла палец, а наши служанки тем временем делали вид, будто вовсе и не слушают нашего разговора. — Вот в чем дело! Они не хотят, чтобы царица заполучила слишком много власти.

— Что за глупость! Царица Тийя — фараон во всем, кроме имени.

— Да! — Нефертити принялась яростно причесываться, взмахом руки отослав Мерит и Ипу. — Во всем, кроме имени. А что у нас есть в жизни, кроме имени? Что запомнится в вечности? Платье — или имя, которое я носила?

— Твои деяния. Вот что будут помнить.

— А деяния Тийи будут помнить? Или их припишут ее мужу?

— Нефертити…

Я покачала головой. Сестра слишком высоко метила.

— Что? — Она отшвырнула расческу, зная, что потом Мерит ее подберет. — Хатшепсут была царем. Она короновала себя.