Нефертити. «Книга мертвых» - [11]

Я выпил воды из кувшина. Она оказалась необычайно сладкой и чистой. Затем я испробовал кушетку и удивился, какой удобной она была, особенно после корабельного гамака, в котором провисает спина. Слишком удобной, как выяснилось. Я резко проснулся от стука. Было поздно, и кто-то стучал в дверь. Я ничего не помнил. Мой дневник валялся на полу, страницы его измялись, поток слов оборвался на середине предложения. Статуя Эхнатона по-прежнему взирала на меня, как будто я уже провалил работу. Но я чувствовал себя на удивление отдохнувшим. Неужели я настолько устал, чтобы вот так уснуть? Я осмотрел комнату. Ничего вроде бы не изменилось. Я осмотрел дневник: страницы не вырваны, пометок нет. Однако ощущалось какое-то изменение. Словно в памяти воздуха сохранился след воспоминания о присутствии другого человека. Не было ли в воде какого-то зелья? Я вспомнил ее необычно сладкий вкус.

Стук повторился. Я крикнул: «Войдите!» — властным тоном, который, как надеялся, замаскирует мою дневную сонливость. На пороге появился офицер стражи, который сопровождал меня на беседу, а потом сюда. Лет на пять моложе меня, с внимательными глазами и заученным выражением предупредительности на приятном, живом и непроницаемом лице. За ним вошел мужчина помоложе, более красивый, опрятный и гладкий, с глазами обольстителя и нарочитой неторопливостью движений, присущей нашей профессии.

— Как вас зовут? — обратился я к старшему из этой парочки.

— Хети, господин.

— Достойное имя для достойного человека[4]?

— Мои родители на это надеялись, господин.

— Из наших имен мы черпаем силу, разве вы в это не верите?

— Считается, что так, господин.

Держался он осторожно, с неловкой самоуверенностью.

— Как давно вы здесь, Хети?

— С самого начала, господин. С самим Маху.

— Вы хотите сказать, с начала строительства города?

— Всю свою жизнь. До меня на него работал мой отец.

Разумеется, это распространенная практика. Поколения семей низшего или даже среднего ранга могут очень многое получить от подобного союза, как и очень многое потерять, если так или иначе лишатся благосклонности покровителя. Но этот факт со всей определенностью подсказал мне, как я и сам легко мог догадаться, что с данным полицейским следует держать ухо востро. Ввести его в мое расследование, зная, что о каждой подробности и о каждом шаге будет сообщаться Маху, — совершенно обычное дело.

— А вы?

— Тженри, господин.

Его тону не хватало почтительности, но мне понравилась его манера — этакий налет бравады.

— С нетерпением жду, что вы поделитесь своим опытом и знаниями во время расследования этого дела.

— Это честь, господин.

Он позволил кончикам губ чуть приподняться в улыбке.

— Отлично. Мне нужна ваша помощь — вы познакомите меня со всеми обычаями и тайнами этого великого города.

— Да, господин.

— Вы пришли проводить меня на беседу?

— Время настало.

— Тогда идемте.

И в самом деле, солнце садилось, тени удлинялись, теперь свет падал на деревья и здания сбоку; не слепящий дневной накал, но вечерний мир золота, ртути и синих теней, которому аккомпанировали птичьи переклички. Мы вместе прошли по широкой оживленной улице и оказались на чисто выметенной Царской дороге, которая параллельно реке и пути заходящего солнца постепенно поднималась к центральной огороженной территории. Редкие прохожие шли в том же направлении, сопровождаемые своими послушными тенями и с видом редкой целеустремленности, как будто их всегда должны были видеть не меньше чем работающими не на жизнь, а на смерть ради выживания государства.

— Хети, по какому принципу устроена эта часть города?

— Это сетка, господин. Все улицы представляют собой прямые линии, пересекающиеся друг с другом, так чтобы все здания в их секциях были одного размера. Это совершенно.

— Совершенно, но не закончено.

Хети проигнорировал мое замечание, но Тженри добавил:

— До Празднества осталось мало времени. Привезли дополнительную рабочую силу. Но даже с ней сложно будет успеть к сроку.

Хети продолжил экскурсию:

— Справа от нас министерство записей, а за ним — Дом жизни.

— Министерство записей? Я бы туда сходил.

— Это обширная библиотека, в которой собраны сведения обо всем и обо всех.

— Она единственная в Обеих Землях, — весело вставил Тженри, словно это казалось ему великой мыслью.

— Значит, мы все там, в виде сведений?

— Думаю, да, — сказал Хети.

— Поразительно, как несколько знаков на папирусе могут считаться отражением наших жизней и тайн и храниться, читаться и запоминаться.

Хети кивнул, словно не совсем понял, о чем я говорю.

— А что за строение за ним?

— Малый храм Атона.

— А тот, в отдалении?

Впереди, напротив искрящихся вод и парусов на Великой реке, я увидел низкое, бесконечно длинное здание.

— Большой храм Атона, который предназначен для особых торжеств.

— Где я встречаюсь с фараоном?

— Мне поручено привести вас в Большой дворец, но сначала показать вам Малый храм Атона.

— Дома, дворцы, храмы, этот — Большой, тот — Малый. Сбивает с толку, вы не находите? Что плохого в старых порядках?

Хети снова кивнул, не зная, что ответить. Тженри ухмыльнулся. Я ухмыльнулся в ответ.

Впереди я видел людской поток, вместе со своими тенями направлявшийся к внушительным пилонам храма: шесть из этих ослепительно белых пилонов располагались попарно в центральной части здания. С ленивым изяществом развевались на высоких шестах разноцветные полотнища, колеблемые речным бризом. Каменные фасады пилонов, золотившиеся в лучах заходящего солнца, были покрыты незавершенными иероглифами. Я попытался прочитать некоторые из них, но я никогда не был в этом силен. Затем мы прошли через центральные пилоны, людская река так и швыряла нас, сужаясь при проходе через сторожевые ворота под еще одним резным изображением Атона, а затем разбиваясь на группы, суетясь и растекаясь по открытому двору с колоннадами по обеим сторонам. Люди деловито разошлись по своим местам. Закат солнца — важное время молитвы, в эти дни важнее, чем когда-либо прежде.