Нефертити. «Книга мертвых» - [106]

— Идем, я хочу кое-что тебе показать.

Повернувшись, он зашаркал назад, в пыльный коридор, и я пошел за ним, оставив Хети на страже. Мы некоторое время шли, пока не оказались у двойных дверей, покрытых великолепной резьбой. Эхнатон распахнул их и настоял, чтобы я вошел первым. Я очутился в квадратной комнате с высоким потолком. Потолка, собственно, не было, и стен было всего три, и на них художник воспроизвел видение Совершенной жизни. Были изображены зимородки в полете — их черные с белым крылья рассекали неподвижный воздух, пока они ныряли и выныривали из круга прозрачной воды; или на вечно длящееся мгновение усевшиеся на кивающие венчики огромных, в два раза выше человеческого роста, стеблей папируса. А потом произошла странная вещь: с коротким резким криком, вспыхнув сверкающими крыльями, в комнату метнулась тень и столь же внезапно исчезла в стене. Что я видел? Я не верил своим глазам.

Эхнатон захлопал в ладоши и с детской радостью засмеялся моему удивлению.

— Гнезда, спрятанные в стенах! Видишь, великое искусство может обмануть даже птиц. Они верят, что это настоящая река!

Фараон был доволен этим миром-обманкой, но для меня он стал доказательством того, что его идеальный город рисунков, глины, света и теней был всего лишь иллюзией. Я видел его неприглядную сторону, видел, как он действует, и, помимо всего прочего, понял, что выстроен он был не ради красоты или даже власти, но ради страха.

— Это не все, есть еще кое-что, — сказал Эхнатон, взяв меня за руку. Глаза его наполнились слезами, как у одинокого старика в доме для умалишенных.

Комната выходила в тайный зеленый мир — парк с фруктовыми деревьями, разными растениями и каналами. Подобно Загробному миру, он словно бы не имел ни начала, ни конца. В загоне, у длинных резных кормушек ждали молодые газели. Кормушки были пусты. Теперь никто не кормил этих брошенных животных. Я нашел запасы зерна и быстро наполнил кормушки, хотя понятия не имел зачем — наверняка животные недолго проживут среди запустения. Я смотрел, как Эхнатон с какой-то глубокой потребностью гладит насыщающихся газелей, тихо с ними разговаривает.

Мы углубились в зеленый мир. Своим золотым костылем фараон указывал на каждого зверя и птицу, называя их, словно был их создателем. Затем он вдруг впал в ярость.

— Я сотворил этот мир! — закричал он. — Этот город, этот сад! А теперь они все уничтожат!

Я кивнул. Сказать было нечего.

Солнце перемещалось в Дом дня. Я попрощался с Эхнатоном. Он сжал мою руку, пристально посмотрел мне в глаза и сказал:

— Да вдохнешь ты сладкий северный ветер и поднимешься высоко в небо на руках Живого Света, Атона, пусть он защитит твое тело и ублаготворит твое сердце, всегда и во веки.

Он благословил меня от всего сердца, и я был тронут больше, чем ожидал. Затем он знаком велел мне уйти и медленно исчез в своем зеленом мире. Тогда я видел его в последний раз.

43

Нефертити ехала впереди на золотой колеснице. Старшие принцессы ехали за ней на собственных колесницах поменьше. Легкий утренний ветерок развевал концы их красных с золотом шарфов, которые трепетали как крылья диковинных птиц. Мы с Хети следовали за ними, стражники Эйе и их стрелы с серебряными наконечниками по-прежнему располагались на флангах. Удивительно, но день был на редкость хорош, как будто буря отшлифовала мир природы, вернув его в девственное состояние. Искрилась вода, пели птицы. За деревьями тут и там поблескивала река. Но когда мы поехали по городу, человеческий мир показался совсем иным. Пожары уничтожили целые кварталы пригорода, оставив после себя обугленные развалины. Один из кварталов, где располагались склады, все еще был объят пламенем. Люди бродили бесцельно, с серыми от пепла лицами. На улицах валялись неубранные тела погибших. Я увидел, как солдаты бросают трупы в тележку, наваливая один на другой, без всякой осторожности и почтения.

Доступ в центр города контролировал отряд солдат Хоремхеба, наставивший заграждения поперек дороги. Но когда они увидели царицу и людей Эйе, то расступились и мы проехали беспрепятственно.

Вдоль Царской дороги стали собираться небольшие группы людей. Жители бросали свои дела — разбор завалов или заботу о временных костерках, к которым они сошлись, защищаясь от ужаса и тьмы ночных часов, — и безучастно смотрели на ехавшую на колеснице царицу. По мере ее продвижения некоторые поднимались и прочувствованными жестами выражали уважение и благоговение; другие в отчаянии кричали, стискивая в мольбе руки. Она всем кивала.

Когда мы приблизились к храмам в центре города, то увидели, что на всех углах стоят на страже солдаты в форме Хоремхеба, другая их часть перегоняла с места на место сопротивлявшиеся группы людей — разрозненные остатки делегаций, прибывших со всех концов империи. Временные жилища выросли буквально за одну ночь. Был расчищен колодец, и за свежей водой выстроилась длинная очередь с мисками и кувшинами. Торговали некоторые хлебные лавки, без сомнения, по взвинченным ценам; к ним тоже стояли аккуратные очереди. Все люди казались потрясенными и напуганными, не до конца понимающими, что стряслось с их миром, изумленными и оглушенными стремительной переменой своей участи. Они неуверенно брели и вдруг останавливались, словно забывали, куда идут и зачем.