Неферт - [11]

— Видел, конечно.

— А когда?

— Да позавчера.

— Позавчера?

— Ну. Когда мне еще один Орден Льва вручали.

— Ой, Нахт, расскажи, какой он! — Неферт заинтересовалась уже по-настоящему. — Он ведь сияет, как солнце, да?

— Да нет, не особенно. Смазливый такой мальчишка, но уж очень хлипкий. По-моему, они заморили его этими церемониями.

— А он с тобой говорил?

— Говорил.

— А что он тебе сказал, Нахт?

— Да всю ту лабуду, какая в таких случаях говорится. Торжественные речи — как ругань: чем серьезнее повод, тем семиэтажнее.

— Как это — семиэтажнее?

— Башня такая есть в Бабилу, храмовая. Семь этажей в ней. Зиккурат называется.

— Но ты ничего не рассказал о Сыне Солнца!

— Да неинтересно все это, змейка. — Нахт казался чем-то озабоченным и даже — это совсем-совсем с ним не вязалось! — опечаленным. Может быть, его заботила предстоящая встреча? — Какой странный на тебе сегодня наряд.

Перехватив взгляд брата, Неферт скользнула глазами по своей бледнолиловой столе, отягощенной широким предплечьем, золотые нити которого соединяли ряды живой бирюзы и лазурита.

— Это очень старый убор, — Неферт опустилась на дерево мостков вслед за Нахтом. По обыкновению, сразу выдающему тренированного лучника, Нахт стоял, выдвигая вперед левое колено и упруго опираясь оземь носком согнутой правой ноги.

— Это очень старый убор, Нахт, — повторила Неферт негромко. — Ему лет триста.

— А вся бирюза жива.

— Еще бы! Знаешь, как его хранят. Не представляю, что бабка сделала бы со служанками, если б хоть камешек заболел. Я его для тебя надела.

— Странное сочетание: бирюза и лазурит. Никогда такого не видел.

— Нет, ни капельки не странное! Тут ведь особый смысл. Ты знаешь, что лазурит и бирюза — ненастоящие камни?

— Ну, здравствуй! Само собой — бирюза и лазурит бывают поддельными, как и все прочее. Но поддельная-то бирюза как раз никогда не умирает.

— Ты ничего не понял! Настоящие лазурит и бирюза все равно не настоящие!

— Змейка, болтаешь глупости.

— Ничего подобного! Послушай Нахт! Бирюза и лазурит — это день и ночь лемурийского неба. Ты слышал о Праматери Царств?

— Что-то слышал, когда был мальчишкой, — Нахт провел по лбу наружной стороной ладони. — Земля магов, которая погибла?

— Да! Только они знали, что погибнут! Потому что всемогущий всегда знает срок смерти. И еще они знали, что весь мир изменится. И они сделали камни, чтобы оставить память о цвете своего неба!

— Откуда ты знаешь такие сказки, змейка? — голос Нахта прозвучал приглушенно.

— Это не сказки! Мне об этом рассказывала… — Неферт в испуге поднесла ладонь к груди: имя Миуры все-таки не успело слететь с ее языка. — Мне рассказывала нянька Хапшесут.

— Что же, кроме сказок, может рассказывать нянька? — Нахт вздохнул с облегчением.

Некоторое время они молча сидели рядом, глядя, как над уходящими в воду ступенями смыкается трепещущая вечерняя вода.

— Сегодня все похоже на сон, — тихо прошептала Неферт. — Рыбки плывут, как тени, и лотосы такие печальные.

— Змейка, не говори мне о снах и тенях.

Неферт обернулась: Нахт по-прежнему касался ладонью середины лба — и в этом жесте была мука.

— Эта тень сгущалась во сне, — почти беззвучно произнес он. — Я не могу вспомнить…

— Нахт!

Нахт отвел руку от лица и взглянул на сестру: невеселая усмешка тронула его губы.

— Воспоминание уплывает, как тени рыб, — заговорил он. — Откуда я знаю, что тебя, маленькая змейка, не могут испугать мои слова?

— Это правда, Нахт!

— Тогда попробуем вместе открыть этот маленький ларец черного агата. Ты знаешь, что в пятнадцать лет я чуть не умер от лихорадки?

— Нет, мне об этом никогда не говорили.

— Ну правильно, с какой стати. Это было так давно, что мне кажется — не со мной… Яснее всего я помню это смешанное с жутью удивление: разлитый в теле свинец, который мне — поднимавшему любую ношу — не по силам было поднять. Я пытаюсь поднять руку — мою руку, останавливающую на скаку лошадь — и мне это не всегда удается, потому что пальцы налиты этим свинцом… Рука падает на полпути — и мне страшно. Змейка, ты не можешь понять, как страшно мужчине ощущать бессилие… Раны на войне совсем другое, чем болезнь… Я никогда не болел, ни до, ни после… Лица появлялись, склонялись надо мной и исчезали… Приходили ночи — и я оставался наедине с ужасом бессилия. Огонь плавал в светильнике… Стены комнаты поглощала темнота… И тогда ко мне стала приходить Она.

— Она, Нахт…

— Да, женщина, которую я любил. Если только все это не было бредом. От ее глаз исходила мягкая ночная прохлада… Мне становилось лучше от одного ее приближения.

— Ты был рад ей, Нахт?

— Нет! Она была красива. Это было — унизительно… Я ненавидел ее за то, что она смеет подойти ко мне, когда я так… жалок. «Убирайся», — сказал я, пытаясь приподняться… Она села на край моего ложа. Ее рыжие волосы спадали на черную столу. Огоньки светильника играли в ее глазах.

«Зачем ты пришла, уходи», — повторил я.

«Ты должен заснуть», — сказала она… и взяла мою руку в свою. И я понял, что бежавший от меня сон придет ко мне, если она будет сидеть рядом и держать меня за руку. Змейка, я заснул. Иногда я просыпался — она неподвижно сидела рядом, стройная и очень прямая… «Ты здесь?» — спрашивал я. «Здесь, мышь, спи», — отвечала она, и глаза ее улыбались. Я сильнее сжимал ее руку и засыпал опять.