Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского) - [31]
Он закрыл глаза и тихонько запел:
— Браво! Вот и развеселился наконец!
Книга скользнула на пол, он нагнулся поднять.
— Оставь. Идём, брат, на мельницу. Читать да читать — так и на тот свет угодить недолго.
Дядя взял его за плечо и вывел из кабинета.
Они прошли по шатким мосткам к лестнице, ведущей на подволоки. Белесая листва усеивала берег. Иссиня-черным вдовьим бархатом темнели в дыму облетевшего ольшаника елки. Только молодой дубок, отделившийся от поскучневшей рощи, упрямо сверкал крепкой своей одежкой. Синим и белым огнем вспыхивала вода, срываясь с лотка на почернелое деревянное колесо.
"…Еще одна осень. Зима пронесется — а весною в Петербург. Искать службы, смывать черное пятно… Почто награждает нас высшее существо жизнью? Почто обольщенья надежд, игра воображенья, коль все живое обречено смерти и ничтожеству? Блещут, бурля и взлетая, светлые брызги — и срываются с колеса, срываются с колеса. Не смыть мне позора, никто не забудет мне его… Мари знает о нем и презирает меня".
— Ну-с, опять размечтался? — Дядя ласково похлопал его по спине. — О чем, осмелюсь полюбопытствовать?
— О счастии, дядюшка.
— Весьма увлекательная материя. Занятно бы послушать.
— Итак, что есть счастие? — молвил племянник насмешливо-важным тоном. — Не кажется ли вам, что счастие — это способность мыслить и мучиться плодами размышлений? Не назовем ли мы счастием деятельность нашего разума, кипучую и бесплодную, как сия вода, бессмысленно вращающая мельничное колесо?
— Но отчего же бесплодная и бессмысленная? Колесо вертится — следственно, польза есть.
— Но не счесть ли также счастием особую отзывчивость нежной и восприимчивой души? — продолжал Евгений, увлекаясь и играя голосом, как актер на театре. — Не принадлежит ли существу существ, вечному Демиургу, свойство располагать некую избранную душу к такому восприятию особо мучительных чувствований и ощущений? И сим свойством награждается одна из ничтожнейших пылинок вечной нашей матери-земли, одна из пустейших брызг мирового океана!
Он остановился и перевел дух. Богдан Андреич поднял тревожно потемневшие глаза.
— Но, может статься, счастие — это беспечность? Забвение всяких дум и бесчувственность к страданью всего сущего? — бормотал юноша, устало моргая, но не сводя взгляда с вращающегося колеса.
— Спокойся, мой милый резонер, — заботливо проворчал Богдан Андреич. — В каждом состоянии обретается свое благо. А беды и страданья — да пропади они кинью!
Он ткнул палкою в гнилой пень. Острый наконечник застрял в трухе; дядя, крякнув, с силой выдернул его.
— О, мельчайшие брызги покорной и бессмысленной воды! — вновь задекламировал Евгений. — О, судьбы человеческие — однодневные атомы! Которая из вас замедлит свой бег, пытаясь увидеть руку, направляющую нас в сем ярком и холодном кипенье?!
Дядя засмеялся.
— А говорил, что оды не твой жанр. Эх, филозоф! — Он потрепал Евгения по щеке. — Скоро тебе служить, дружок. Мой совет: не завирайся на первый случай с новыми товарищами своими…
— Ах, не хочу я служить!
Дядя остолбенел:
— Как? Шутишь!
— Страшусь, дядюшка…
— Кого? Господь с тобою.
— Офицеров, начальства. Государя, — прошептал Евгений, отворачиваясь.
Богдан Андреич нахмурился, суровые его губы дрогнули.
— Почто бояться? Слава создателю, ты дворянский сын. Родители твои честные люди. Деды, прадеды служили трону не за страх — за совесть. А напрокудил — что ж? Послужишь, — все, брат, отскоблится.
— Все, дядюшка? — тихо спросил Евгений и умоляюще поглядел на строгие губы своего наставника.
— Все, брат, все. Господь велик, а государь милостив. Служи порядочно, чти начальство. Государя люби, как родителя своего. Сумей снискать его ласку.
"Господь велик, а государь милостив, — рассеянно размышлял он, листая журналы. — Милостив… Но она все равно не полюбит меня. Она всегда будет презирать меня".
Он перевернул несколько страниц и остановил взгляд на узком столбце стихов.
Кто-то затевал беседу, окликал запросто, по-приятельски…
Он даже оглянулся: внятно слышался молодой голос. Неведомый ровесник делился своей жизнью, веселою и задумчивой… Стихи были писаны размером батюшковских "Пенат", но отличались необыкновенной верностью простых и забавных подробностей.
Он слегка подпрыгнул на стуле: липы престарелы! Да вот они, за окошком! Черемуха давно отцвела — осень. Но липы, липы престарелы! Какою цветущею весною дышат неприхотливые строчки…
А это уже о Маре: ручеек, свод молодых березок над оврагом..
— Привели, барин! Двое дворовых в засаленных треуголках, с алебардами в руках истово вытянулись по сторонам низенькой двери; двое других, одетых в мундиры, втолкнули рыжего мужика с безумно остановившимися голубыми глазами. Барин, облаченный в лиловую мантию, встал из кресел, поправил привязанную прусскую косу и поднял золоченый жезл. Суд начался.
Впервые — Дни (Париж). 1928. 18 марта. № 1362. Печатается впервые по этому изданию. Публикация Т. Красавченко.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.
В 1915 г. немецкая подводная лодка торпедировала один из.крупнейших для того времени лайнеров , в результате чего погибло 1198 человек. Об обстановке на борту лайнера, действиях капитана судна и командира подводной лодки, о людях, оказавшихся в трагической ситуации, рассказывает эта книга. Она продолжает ставшую традиционной для издательства серию книг об авариях и катастрофах кораблей и судов. Для всех, кто интересуется историей судостроения и флота.
6 и 9 августа 1945 года японские города Хиросима и Нагасаки озарились светом тысячи солнц. Две ядерные бомбы, сброшенные на эти города, буквально стерли все живое на сотни километров вокруг этих городов. Именно тогда люди впервые задумались о том, что будет, если кто-то бросит бомбу в ответ. Что случится в результате глобального ядерного конфликта? Что произойдет с людьми, с планетой, останется ли жизнь на земле? А если останется, то что это будет за жизнь? Об истории создания ядерной бомбы, механизме действия ядерного оружия и ядерной зиме рассказывают лучшие физики мира.
Соединяя в себе, подобно древнему псалму, печаль и свет, книга признанного классика современной американской литературы Дениса Джонсона (1949–2017) рассказывает историю Роберта Грэйньера, отшельника поневоле, жизнь которого, охватив почти две трети ХХ века, прошла среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это повесть о мире, в который, несмотря на переполняющие его страдания, то и дело прорывается надмирная красота: постичь, запечатлеть, выразить ее словами не под силу главному герою – ее может свидетельствовать лишь кто-то, свободный от помыслов и воспоминаний, от тревог и надежд, от речи, от самого языка.
В 1965 году при строительстве Асуанской плотины в Египте была найдена одинокая усыпальница с таинственными знаками, которые невозможно было прочесть. Опрометчиво открыв усыпальницу и прочитав таинственное имя, герои разбудили «Неупокоенную душу», тысячи лет блуждающую между мирами…1985, 1912, 1965, и Древний Египет, и вновь 1985, 1798, 2011 — нет ни прошлого, ни будущего, только вечное настоящее и Маат — богиня Правды раскрывает над нами свои крылья Истины.