Недостреленный - [40]

— Воевать надо. А армия-то на что? — спросил еще один рабочий.

Все посмотрели на меня, как на единственного здесь, по их мнению, человека, знающего об армии из собственного опыта.

— Не могла армия больше воевать, навоевались люди, — сказал я, в то же время быстро стараясь вспомнить, что теоретически знал об этом из прошлой жизни. — Разруха, снабжение плохое, смены и резервов нет, лошадей нет. Германец к Петрограду близко, — я еще умолчал, что после двух революций подряд, в условиях смены властей и дезорганизации воевать на внешнем фронте не выйдет. Война требует единства, порядка и субординации, плюс к ресурсам.

— Так если армия не могла воевать, тогда и надо было всех по домам распустить, а этот позорный мир с германцами не подписывать! Так товарищ Троцкий предлагал, — возмутился один из матросов.

— Товарищ Троцкий так хотел, чтобы одновременно и войну прекратить, и такой плохой мир не подписывать. Но он, видно, думал, что Германия тоже выдохлась и не способна наступать. А так не получилось, германец перешёл в наступление по всему фронту. Враг уже и к столице подошёл. — объяснил я.

Разложившаяся бывшая царская и бывшая армия Временного правительства воевать не могла и отходила, не оказывая сопротивления. Препятствовать продвижению германских и австро-венгерских войск пыталась Красная гвардия. Но только что созданные отряды красногвардейцев не могли противостоять превосходящей по численности регулярной германской армии ни на территории Прибалтики, ни России, ни Белоруссии и Украины. Германия выдвинула России ультиматум с ещё более тяжелыми и уничижительными условиями, с отторжением от России многих территорий, полной демобилизацией армии и флота и выплатой контрибуции Германии. Лишь усилиями Ульянова-Ленина и в ЦК РСДРП(б), и ВЦИК Советов депутатов с небольшим преимуществом голосов высказались за вынужденное подписание такого мирного договора. На Украине же страны Четверного союза воспользовались приглашением уже не имевшей власти на украинской земле Центральной Рады и стали занимать украинскую территорию, выбивая советские отряды и после подписания мирного договора с большевиками. Впрочем, Раде это не сильно помогло – менее чем через два месяца германское военное командование разогнало Центральную Раду и заменило её правительством гетмана Скоропадского.

— И пусть бы и дальше пошёл! Нам не нужна армия! — с жаром высказался молодой парень. — Германия оккупирует Россию, и возмущенный народ сам зажжёт пламя партизанской войны! Партия левых социалистов-революционеров поднимет народное восстание против поработителей.

Гусь с осуждением посмотрел на говорившего:

— Когда еще восстание поднимется… И перед этим сколько крови прольётся. А наша власть Советов рабочих и крестьян, что, коту под хвост? Придёт германец, опять над нами буржуев поставит, и бывших наших, и своих? Нет уж! Мы нашу власть всех трудящихся и наше социалистическое отчество врагу не отдадим!

Парень стушевался, но, отходя, проговорил:

— Всё равно это сдача большевиками революционных позиций. Левые эсеры протестуют!

Я решил выйти из этой политической дискуссии и обратиться к более практичным вопросам и спросил у Никитина, есть ли где-то здесь кусок ткани подкладку шинели зашить. Павел наморщил лоб, пытаясь вспомнить, а Иван Гусь предложил поискать в чулане, где ветошь берут. Павел согласно кивнул, и мы пошли в чулан, где и нашлась подходящая тряпка. У кого-то из хозяйственных матросов оказалась с собой нитка с иголкой, и я принялся накладывать заплатки на подкладку карманов. Вскоре все стали расходиться по домам, и мы с Никитиным пошли нашей дорогой. У Гуся жилье оказалось в другой стороне, и мы обменялись размашистым рукопожатием еще на выходе из здания.

Дома, поужинав, я почистил и дозарядил оружие патронами. Ночью, уже лёжа в кровати, Лиза прижалась к моему боку и спросила:

— Наши машинистки из канцелярии рассказывали, что вы сегодня банду обезвреживали. Будто убили и ранили много. Сашенька, ты же не лезешь на рожон, да? — Лиза взволнованно заглянула мне в глаза.

— Ну, конечно, моё солнышко, — я покрепче обнял и погладил встревоженную девушку. — Ты же знаешь, я осторожный. Я вообще от того места далеко был, — правдиво сказал я, поцеловав лизин носик, и подумал, что три метра можно же считать достаточно далеко… А Лиза крепко обхватила меня руками, словно не желая никуда отпускать. Но объятия, поцелуи и поглаживания отвлекли Лизу от тревог и настроили совсем на другой лад, так что через час она уже спала, умиротворенно улыбаясь, и я вслед за ней сам не заметил как провалился в сон.

Утром дойдя с Лизой до Третьего Знаменского и проводив её до канцелярии, я был вызван к Розенталю и Маршалку. Там был уже Никитин, сидевший за боковым столом у стены с листком бумаги и огрызком карандаша в руке. Розенталь обратился ко мне, объясняя задачу:

— Наша советская власть это власть народа. И милиция наша народная. Поэтому нужно рассказывать людям о нашей борьбе за общественный порядок и спокойную жизнь трудящихся. И нужно обратиться к населению с призывом оповещать розыскную милицию об известных совершаемых преступлениях, своевременно звать на помощь и сообщать о подозрительных лицах, ведущих, предположительно, нетрудовую преступную жизнь. Вот товарищ Никитин уже над текстом обращения мучается. Присоединяйся к нему, а как сочините что-то годное, напечатайте и мне на подпись в нескольких экземплярах.