Недостойная старая дама - [26]

Пьер бережно складывает бумажку и прячет ее в карман вместе с двумя катушками, вздыхает и обращает измученный взгляд к потолку, откуда все еще слышится грохочущий голос ни на минуту не умолкающего Эрнеста:

— Как и Альфонс, кстати! Только тот еще прежде удрал! В Тулон! А ты и не знал?! Да он же там купил себе магазин обуви! Новый! А на какие деньги, скажи?! Да уж тут спрашивать не приходится! Доказательств все равно не найдешь!.. Ведь, надо думать, у старухи были кой-какие сбережения?! Или она просто все заложила! Во всяком случае, я-то уверен: все, что у нее было, она ему сбагрила… Но ведь нет же такого закона, который мог бы ей помешать!

В опустевшей спальне стоящий у кровати Эрнест и тяжко рухнувший на стул Альбер частично скрывают от нас тело мадам Берт. Она лежит совсем одетая, в башмаках и кажется такой маленькой в этой огромной кровати. Ее шляпка лежит сбоку в ногах, на покрывале.

Закрыв лицо руками, Альбер тихонько плачет. Пьер остановился на пороге, так и не решившись войти.

Альбер (глядя на мать, в отчаянии). Но, Берт! Берт… Я тоже… тоже хотел… (Плачет.)

Ресторан «Лас Вегас». День.

В пустом, еще не открытом для посетителей зале ресторана молодые друзья Пьера настраивают инструменты. Часто останавливаясь, сначала тихо, они мало-помалу все громче и уверенней начинают играть ту песенку, под которую шли первые кадры фильма.

«Выйдешь замуж в двадцать лет

И быстро, оглянуться не успеешь,

Родишь троих, а то и четверых,—

И тут уж некогда и дух перевести.

Покупки и мытье посуды,

Уборка дома, завтрак всем подай,—

Весь мир провалится,—

Она и не заметит…

Что ж, надо плакать,

Иль смеяться?!

Завидовать ли ей, иль пожалеть?!

Трудно ответить!

Не видишь ведь,

Как время убегает…

Запах кофе на плите—

Вот и весь твой мир!

Дети, вон, шалят,

И муж покуривает трубку…

А дни бегут, бегут…

Вот только, кажется,

На свет родились дети,

А время уж прощаться…

И уж не стираешь их бельишко

И не гладишь…

Что ж, надо плакать

Иль смеяться?!

Завидовать ли ей,

Иль пожалеть?!

Трудно мне ответить…

Не замечаешь ведь,

Как время убегает…

А по воскресеньям что она видала?

Костюм разглаженный иль платье,

Да две-три веточки или цветок

В столовой, на обеденном столе…

Когда вся жизнь свелася

К бесчисленным шагам

Меж кухонным столом и шкафом,

Как между молотом и наковальней,

Тогда что ж, надо плакать?

Иль смеяться?!

Завидовать ли ей,

Иль пожалеть?!

Трудно мне ответить!

Не замечаешь ведь,

Как время убегает…»

Склонившись к столу, под дежурной лампочкой Пьер рассматривает фотографии, которые он успел напечатать с пленки, оставленной ему Розали. Он раскладывает их на столе. Это обычные любительские, не все достаточно удачные фото. И на всех них — сияющая мадам Берт.

Вот она склонилась над фонтаном, разбрызгивая ладонью воду. Вот она стоит перед машиной на краю дороги, а позади нее виднеется море. А тут, держа над головой зонтик, она сидит на песке, на пляже, и так далее, и так далее. А вот и та фотография, которую снимал Птижан в минуту отъезда Альфонса. И, наконец, портрет мадам Берт, который Розали, должно быть, сняла перед приездом Пьера и Альбера.

Музыка затихает, и слышится закадровый голос автора:

— Если разобраться, она прожила две жизни. Первую жизнь она прожила как дочь, жена и мать, а вторую просто как мадам Берт, одинокий человек без каких-либо обязанностей, со скромными, но достаточными средствами. Первая ее жизнь продолжалась без малого шесть десятков лет, а вторая — не больше полутора года…

На экране мадам Берт.

Маленькое личико, с глубокими морщинами, с большим ртом и тонкими губами, а в общем чем-то очень приятное.

…Она познала долгие годы рабства и короткие месяцы свободы и вкусила хлеб жизни до последней крошки.