Человек, давно не видевший господина К., приветствует его: «Вы совсем не изменились!» «О!» — лепечет господин К. и бледнеет как полотно.
Бертольт Брехт
На экране фото — молодожен держит за руку новобрачную. Это типичная фотография первых лет нашего века. Дату подтверждают отпущенные по моде того времени пушистые усы молодого человека и фасон рубашки без воротника и галстука.
На фоне этого светлого кадра начинается песенка о нелегкой женской доле. По форме песня напоминает балладу, но мелодия и ритм ее вполне современны.
И дальше в статичных кадрах проходит панорама целой жизни.
Снова на экране фотография мужчины и женщины, но теперь у неё на руках ребёнок…
Марсельский порт накануне 1914 года. С борта парохода спускаются на набережную толпы беженцев. Трудятся рабочие…
Годы 1914–1918… Солдаты…
И снова семейная фотография: перед зданием типографии те же мужчина и женщина, окруженные пятью детьми.
И далее все новые фото женщины, занятой каждодневной работой хозяйки — она то стирает, то нянчит детей, то стряпает.
Время идет, меняются костюмы: 1920, 1930 и 1935 годы. Марсель… порт… заводы… И на экране уже сильно постаревшая мать, окруженная почти взрослыми детьми.
Кадры быстро сменяются, не давая возможности внимательно вглядеться в лицо женщины. То вдруг мелькнет ее профиль, но тут же она повернется спиной… А вот, стоя у изголовья больного пожилого мужчины, она подает ему кружку с водой.
И вновь та же женщина — она стирает белье у себя во дворе или дотошно разглядывает на рынке поданную ей торговкой рыбу. А вот в кухне чистит овощи, наваленные на столе. Вечером при свете лампы делает какие-то записи в толстом бухгалтерском гроссбухе (за ее спиной виднеются машины типографии). И снова она во дворе снимает с веревки просохшее белье. А потом тащит тяжелую сумку с провизией, и прохожий на улице здоровается с ней…
Заканчивается песенка о жизни женщины на фоне кадра, в котором она опять склоняется над больным стариком, тревожно вглядываясь в его изможденное лицо.
Кадр оживает. Старушка подбегает к окну, откидывает кружевную занавеску.
>Надпись: «АПРЕЛЬ».
Рабочий пригород Марселя — Эстак. Утро.
Фасад двухэтажного дома. В окне мелькнуло и исчезло лицо пожилой женщины. Опустились жалюзи.
Медленная панорама квартала… Крыши домов, заводы, улица, идущая вниз, к морю. Здесь едва слышен далекий шум города и порта. Обычные вывески: ресторан, бакалея, аптека.
К дому примыкает небольшая типография. На стеклянной двери вывеска:
>ТИПОГРАФИЯ МОДЕРН
>выполняет любые заказы.
>Визитные карточки, различные извещения, проспекты.
>Ознакомьтесь с нашими ценами.
>_АЛЬФРЕД БЕРТИНИ»._
Кое-какие буквы, выведенные на стекле белой эмалью, уже стерлись.
Доносится шум поезда — поблизости находится железнодорожный вокзал.
Из дома Бертини выбегает маленькая, сухонькая старушка. Приоткрыв дверь типографии и что-то крикнув, она устремляется дальше. На пороге появляется старик. Оставив дверь в типографию открытой, он поспешно входит в дом. Пустынная улица наполняется шумом оставленной без присмотра печатной машины. Старуха переходит на другую сторону, направляясь к гостинице «Занзибар», почти такому же старому зданию, как и типография Бертини.
«Занзибар». Зал бара.
Высокие, до потолка, зеркала на стенах расширяют продолговатый зал. Это одно из тех заведений без возраста, о которых не скажешь, к каким довоенным годам их можно отнести. Однако возле оцинкованной старомодной стойки виднеется вполне современный автомат для проигрывания пластинок л белый телефон, заключенный в стенной стеклянный шкафчик. В глубине зала поднимается наверх узкая винтовая лесенка.
В ту минуту, когда на пороге бара появляется старуха, доносятся громкие крики ссоры. Но бар пуст, и лишь кто-то бежит вверх по лесенке. Очевидно, ссорящиеся только что выбежали из бара. Об этом красноречиво говорят опрокинутый стул, разбитый бокал, незавернутый кран мойки, из которого фонтаном хлещет вода.
Услышав стук захлопнутой двери, резкие выкрики, старуха на мгновение озадаченно останавливается.
Сверху глухо доносятся голоса:
— Отвяжись, говорю!
— Открой! Это моя гостиница или нет!?
— Заткни глотку!
— Ты что? Думаешь, я стану спокойно слушать, как ты ночи напролет воркуешь с прощелыгами, которых водишь сюда? А?! Имей в виду, у меня здесь не бордель! Меня зовут Эрнест, попомни! И я тебя выброшу отсюда к чертовой матери! На улицу выставлю!.. Розали!
Старушка не долго колеблется. Вынув из кармана бумажку, она идет к телефону, но шкафчик заперт на ключ. Тогда она решительно направляется в конец зала к лестнице.
В узком коридоре, в который выходит несколько номеров, Эрнест, толстый, рыжий, бородатый, обеими руками яростно дергает ручку одной из дверей. Ворот белой рубахи распахнут, обнажая мощную шею, штаны высоко вздернуты на подтяжках.
Вдруг Эрнест перестает бесноваться и, приникнув лбом к двери, принимается униженно взывать:
— Послушай, Розали! Да чем я хуже других? Чем я тебе не угодил?
Розали рычит из-за двери:
— Да ты просто дерьмо!
Услышав такое, Эрнест резко отскакивает от двери и в этот момент замечает в пролете лестницы лицо пожилой женщины, которое зритель видит впервые. Захваченный врасплох, смущенный, Эрнест пытается соблюсти приличия:
