Недоразумение - [9]

Мы проехали через Монте-Карло. Передо мной открылся мыс Мартен, высокие сосны, живописные скалы, крыши вилл отражались в голубой воде.

— Жильберта выйдет встречать нас, — заговорил Франк. — Будьте с ней холодны, держитесь отчужденно. Вы не должны походить на бездомного пса, нашедшего приют. Останавливайтесь время от времени возле какого-нибудь шкафа или кресла или на пороге одной из комнат, словно у вас пробуждаются какие-то воспоминания… Днем я постараюсь встретиться с вами… Давайте у вас в комнате… Я дам вам нужные указания. Если по какой-нибудь причине у вас возникнут затруднения или вы почувствуете, что можете совершить оплошность, сошлитесь на головную боль и удалитесь к себе… Даю вам слово, вам нечего опасаться.

Сквозь ветви деревьев я видел теперь богатую усадьбу. Машинально я провел рукой по своим не слишком чисто выбритым щекам, взглянул на стоптанные ботинки.

— Вот мы и на месте, — неожиданно сказал Франк.

Мы ехали вдоль высокой стены. Внушительный портал украшала черная мраморная доска, на которой было высечено: «Вилла Свирель». Ворота остались позади, мы оказались на длинной аллее, в конце которой возвышалась вилла, но я не успел ее даже окинуть взглядом. Глаза мои были прикованы к женщине у крыльца, склонившейся над цветником. Жильберта! Услышав шум мотора, она выпрямилась и посмотрела в нашу сторону. Я, должно быть, был мертвенно-бледен, потому что Франк бросил мне ворчливо:

— Не будьте идиотом! Вам нечего бояться.

Он сделал безупречный полукруг, ловко выскочил из машины, подбежал к дверце и открыл ее мне с легким поклоном. Я вышел из автомобиля, меня слегка шатало. Передо мной стояла Жильберта. На ней был очень простой и очень дорогой костюм из синего джерси. На руке лежали великолепные розы. Она жадно, с грустью смотрела на меня.

— Мой бедный друг, — прошептала она, протягивая мне руку.

Я сделал шаг, другой, неловко, неуверенно. Я взял ее прохладную руку и на минуту задержал в своей.

— Мадам, — сказал я, — вероятно, я должен просить у вас прощения…

В ту же минуту я понял, что нашел правильный тон, так как на прекрасном лице Жильберты отразилось смятение. В ее глазах, таких светлых, что любое волнение могло их замутить, на мгновение появилось выражение полной растерянности. Она заколебалась, смущенная присутствием Франка, а возможно, и словом «мадам», которое ее резко хлестнуло. Я пообещал себе, что сохраню это двусмысленное обращение, оно вполне подходило как для страдающего амнезией де Баера, так и для самозванца, которым я стал не по своей воле.

— Входите, — сказала она. — У вас усталый вид.

Она пошла вперед. Легкий скрип заставил меня поднять голову, и я тут же утратил уверенность, обретенную с таким трудом. Чья-то рука захлопнула приоткрытый ставень над крыльцом. Жильберта оглянулась и тоже подняла голову.

— А, — произнесла она с безразличием, показавшимся мне нарочитым, — мы потревожили Мартена…

— Мартена?

— Да, Мартена… О, простите меня… Правда… ведь вы позабыли… у меня есть брат.

Она подождала, надеясь, вероятно, что это слово вызовет у меня какие-то воспоминания. Я старался, как мог, скрыть свое замешательство. Франк ничего не сказал мне об этом. Почему? Что представлял из себя этот новый противник?

— Он приехал месяц назад, — продолжала Жильберта. — Он болен.

— Франк мог бы сообщить мне об этом, — сказал я жестко. Она внимательно посмотрела на меня, стараясь понять, насколько я искренен.

— Простите меня, — произнесла она. — Я попросила Франка не говорить вам о Мартене. Вы не слишком с ним ладили в прежние годы. Но он не станет вам мешать. Вы будете редко его видеть.

Чувствуя все большее беспокойство, я вошел вслед за ней в вестибюль. И все-таки самое трудное осталось позади. Жильберта узнала во мне своего мужа. Я был почти уверен, что она не разыгрывает передо мной комедию. Волнение, охватившее ее, когда она меня увидела, было неподдельным. Значит, мое сходство с де Баером было и впрямь поразительным. Следовательно, этот Мартен тоже был введен в заблуждение. И тем не менее! Мне нечем было гордиться.

— Вот гостиная, — сказала Жильберта.

Я чуть не отступил назад. Прямо напротив двери висела большая картина, изображавшая, как я играю на скрипке. Жильберта аккомпанировала мне на рояле. Да нет, это нелепость. Человек, игравший на скрипке, был Поль де Баер. Но, нарисованный в профиль, с полузакрытыми глазами, он вызывал у меня странное ощущение, что я вижу себя в зеркале. Я подошел поближе, словно загипнотизированный. Художник поставил свою подпись: «Р. Сальватори. 1955 год». Картина была слишком тщательно вырисована и не имела художественной ценности, но меня это мало волновало.

— Эта картина вам ничего не напоминает? — спросила Жильберта. — Бразилию, Рио?..

Я ничего не ответил. Я с восхищением смотрел на концертный «Плейель» в глубине гостиной.

— Вы по-прежнему играете?

Я утвердительно кивнул головой и стал перелистывать лежавшие во множестве на низеньком столике ноты. Моцарт, Бетховен, Гайдн, Мендельсон… Жильберта, должно быть, была неплохой музыкантшей.

— Ваша скрипка лежит на прежнем месте, — сказала она. — Там, где вы ее оставили.