Недоподлинная жизнь Сергея Набокова - [17]

А в следующий миг дядя закинул на левое плечо свою великолепную трость, и от одной только лихости этого жеста во мне вспыхнула иррациональная гордость, а с нею и гнев на всякого, кто посмел бы отмахнуться от него как от заурядного «развратника». Ибо если он был всего лишь пустым местом, прорехой на человечестве, то кто же тогда я?

Всем нам хотелось первым делом узнать, что привело его на север.

— Секретная миссия, — ответил он. Впрочем, в глазах его блеснул лукавый огонек.

Мы расселись по плетеным креслам веранды. В лучах предвечернего солнца мерцала стайка комаров. Дядя ел из чаши засахаренные вишни, запивая их разбавленной газированной водой черносмородиновой настойкой.

— Не гожусь я уже для долгих разъездов, — объявил он на своем всегда казавшемся несколько старомодным французском. — На сей раз мне пришлось и вовсе несладко. Варшава, в которой я имел глупость задержаться на несколько дней, кишмя кишит уличными мальчишками. Честно сказать, они меня утомили. Я больше не желаю видеть юные лица. Не считая, разумеется, ваших, милые мои племянники, но ведь вы — единственные родные люди, какие есть у меня на этом свете. Однако как ты изменился, Володя. Как пожелтел, как подурнел!

И он грустно вздохнул.

За ужином мама попыталась усадить его во главе стола, но дядя воспротивился ей, сказав:

— Я всего лишь дипломат, Лёля. А твой муж — вождь политической партии. И в его отсутствие сидеть во главе стола надлежит сыну великого человека. — И дядя изящно повел рукой в сторону своего старшего племянника.

— В последнее время мы видим Володю не часто, — сообщила брату мама. — Он редко бывает дома — что днем, что ночью. Он сейчас в том возрасте, когда юноши начинают проявлять интерес к местной фауне.

— Ты все еще гоняешься за бабочками, мой милый?

— За нимфами, — уточнила мама, а Володя глядел в стол, передвигая по скатерти нож и вилку. — Но давайте не будем дразнить его, это нехорошо. По-моему, он переживает сейчас первые радости любви.

Дядя Рука явно пришел в замешательство.

— Очаровательно. Прелестно, — заикаясь, произнес он. — Можем ли мы спросить, кто она?

— Не можете, — ответил Володя. — Если вы не против.

Дядя Рука изящно промокнул салфеткой губы.

— Правильно. Я тебя вполне понимаю. Очарование любой эскапады прямо пропорционально степени ее украдчивости. Кому же и знать это, как не мне?

И он, повернувшись ко мне, вдруг подмигнул.

Возможно ли? Задать ему какие-либо вопросы я не успел, поскольку сразу после обеда из соседнего поместья приехали знакомые мамы, и очень скоро все уселись играть в покер и играли до поздней ночи.

— Что-то происходит, — негромко сказал Володя, когда мы с ним поднимались по лестнице к нашим спальням. — И мне это не нравится. По-моему, он попал в беду и приехал просить маму о помощи. Я в этом просто уверен.

— Дядя Рука? В какую же беду мог он попасть? — спросил я.

Володя искоса взглянул на меня и покачал головой, словно желая сказать: «Не будь дураком».

Однако я был дураком, да еще и безнадежным. Долгое время после того, как затихли голоса карточных игроков, а Володя тайком отправился на еженощное свидание, я лежал без сна и по-дурацки ожидал, что дядя, негромко стукнув в дверь, проскользнет в мою спальню, присядет на краешек кровати, погладит меня по колену и скажет: «Ну вот. Не бойся, топ petit[21]. Мне все рассказали, я все понимаю».

Разумеется, никто ко мне не пришел.

На следующий день наш гость проспал до послеполуденного часа. Я провел это время в музыкальной гостиной, играя, пианиссимо, на старом беккеровском, не желавшем держать строй, рояле романсы дяди. Я давно уж не повторял их, потому иной раз память подводила меня. А затем я вытащил из вестибюльной стойки для тростей дядину, чтобы полюбоваться ее светлым древком, усеянным чудесными рыжеватыми крапинами, и фантастическим набалдашником из отполированного коралла, — трость эта казалась мне свидетельницей утонченной, полной романтики и приключений жизни, которую мне трудно было вообразить, но которая, поклялся я себе в те минуты, станет и моей тоже.

Когда дядя вышел наконец из спальни, выглядел он изнуренным много больше обычного, и я спросил у него, как ему спалось.

— Неплохо, — ответил он, — если не считать того, что в уши мне лезла какая-то несосветимая музыка. Не знаю, что за шалун добрался до вашего инструмента, но, право же, он мог бы выучиться играть половчее, прежде чем донимать людей soi-disant мелодиями.

Дядя дернул головой, отвернулся и, пощелкав пальцами в обычной своей манере, неизменно раздражавшей отца, который обвинял дядю в замашках крепостника, призвал к себе нашего буфетчика Алексея, коему велел призвать, в его черед, молодого барина Владимира Владимировича. Когда же появился явно не выспавшийся Володя, дядя Рука взял его за локоть и пророкотал:

— Пройдись со мной немного, мой дорогой. У меня есть новость, которая тебя позабавит.

Слабо улыбнувшись мне и маме, он увел Володю, обнимая его рукой за плечи. Брат безуспешно пытался вывернуться из этого любовного объятия. Мы видели, как они огибают, шагая по оранжевой песочной дорожке, цветочные клумбы, и мне казалось, что брат безутешно поглядывает на порхающих среди георгинов бабочек. Разговор их продлился никак не больше пяти минут, за которые дядя Рука успел прижать к себе моего брата так тесно, что губы его почти коснулись заалевшего уха Володи.