Недооцененный Петр - [10]
Учительная деятельность апостолов, включая служение апостола Павла, происходила во времена Нерона; изобретатели же ересей появились позднее, во времена императора Адриана (117 ― 138), (…) в том числе Василид, пусть он и ссылается на Главкия, переводчика Петра, что тот был будто бы его учителем, как они сами хвастаются. Они говорят еще, что Валентин слушал Феодата, а тот был учеником Павла.
Замечательно, что эти два важнейших христианских «гностика», которые действовали оба около 130 г., и их ученики придавали значение непосредственному «учительному преемству», которое соединяло бы их с Петром, и Павлом. Что касается Павла, это понятно ввиду его посланий, но при чем здесь Петр, бывший галилейский рыбак?
К тому же времени Адриана относится и наиболее раннее знакомство языческого автора с Евангелием. Флегонт Тралльский, вольноотпущенник императора и любитель сенсаций, не только сообщает о солнечном затмении, случившемся при распятии Иисуса, но, по сообщению Оригена, «признавал, что Христос заранее знал о грядущих событиях» и, что примечательно, упоминал в этом контексте о личности Петра>{104}.
Я должен прямо возразить Луцу, который пишет, что «Петр стал основной фигурой послеапостольского христианства в первую очередь не в силу собственного богословия», но его влияние основывалось будто бы на том, что он «постоянно играл в церкви посредническую роль как миссионер к Израилю, а позднее к язычникам» >{105}. Здесь недооценка Петра становится еще сильнее. Без мощной, «исполненной духа» проповеди >{106} в весьма рискованной ситуации первых дней после казни Иисуса Петр не стал бы руководителем Иерусалимской церкви, достигшей заметных миссионерских успехов >{107}, и «человеком-скалой». В его распоряжении была не только вся полнота традиции об Иисусе, но он, очевидно, был среди тех, кто оказал в качестве первого свидетеля воскресения важнейшее влияние на возникновение христологии и сотериологии еще до Павла>{108}, в период, непосредственно следовавший за Пасхой, с внушенным через Духа энтузиазмом этого времени. Приблизительно то же относится, вероятно, и к формированию первохристианских эсхатологических чаяний, которые мы встречаем как элемент допавловой традиции в 1 Фес 4:14–17; 5:2 сл. и синоптических апокалипсисах. Проповеди Петра, дошедшие до нас в Деяниях Апостолов, написаны Лукой, но в своей христологии, производящей впечатление «древности» по сравнению с Павлом, они не лишены ценности как исторический источник >{109}. По меньшей мере, они показывают выдающийся авторитет того, кто выступает от лица «Двенадцати». То обстоятельство, что другие иерусалимские апостолы в Деяниях, Евангелиях, но и в текстах о Кифе-Петре из Павловых посланий столь явно отступают по сравнению с ним на задний план >{110}, определенно связано в том числе и с его особой богословской компетентностью, которой нельзя отрицать, пусть он и не был таким образованным книжником, как Павел. Почему бывший гонитель Савл-Павел, после «трех лет» в набатейской Аравии и в Дамаске посетил в Иерусалиме только его, а не других апостолов? >{111} Без авторитета Петра и влияния его богословия не было бы и «партии Кифы» в Коринфе, а Павлу не пришлось бы с такой обидой высказываться по поводу посланцев Петровой миссии в 2 Кор 10 ― 12 >{112}. Односторонность дошедших до нас источников не должна побуждать нас самих к исторически и богословски односторонним суждениям. «Человек-скала» определенно не занимал среднюю, примирительную позицию в богословии. Как и Павел, он был уникален в своих действиях и достижениях. Ввиду этой их уникальности о них обоих вспоминали потом вместе ― несмотря на все временные противоречия между ними >{113}. Нельзя отказать Петру и в том, что он «основал школу» (если только не считать само выражение «школа Петра» неуместным для обозначения его ― особенного ― влияния), ведь многочисленные (быть может, почти все) общины от Иерусалима до Рима различными способами «учились в школе» (по меньшей мере,
