Недометанный стог - [58]

— У лошадей есть такая масть необычная. Изабелловая. Белой с голубыми глазами должна быть лошадь. Исключительно редкая масть. Ты, Маринка, не обижайся на лошадиное сравнение, но ты какая-то редкая. Изабелловая, что ли.

На что Марина ответила:

— А ты, Савин, совсем серый. И без единого яблока.

Светлана сейчас, вспомнила все это, а поезд вытянулся из полосы дождя, и деревни сверкали под закатным солнцем новыми домами, и крышами, и стеклами на фоне нежной зелени. И уже вставали вдали розовато-белые храмы Ростова Великого. И не спешил кончаться длинный майский день.

Пришел лейтенант, начал ухаживать за ней. Она любила, когда за ней ухаживали мужчины, но вела себя так, что невидимая грань, отделяющая дозволенное от слишком большой фамильярности, никогда не переступалась. И мужчины не решались говорить при ней пошлости, интуитивно чувствуя, что свободное и независимое ее поведение ни в коей мере не говорит об ее ветрености и легкомыслии, а является естественным выражением веселой и общительной, но сдержанной и целомудренной натуры.

Лейтенант начал:

— Хотите свежий? Делали в квартире у лисы ремонт медведь и заяц…

Она слушала анекдоты и рассказывала сама. На одной из станций в купе подсели еще две девушки. Смеялись. Распили портвейн. Коллективно поужинали: каждый внес свою лепту. И поздно улеглись спать.

Ночь прошла быстро. А ранним утром открылась Волга. И вслед за широкими полями и лугами пошли все леса да леса. Леса были большими и серьезными, но дышалось при открытых окнах очень легко, а по коридору вдоль дверей купе разгуливал душистый, хотя и сыроватый ветерок. Всем купе ходили в вагон-ресторан, сражались в карты, опять рассказывали анекдоты. И успокоились за полночь.

За Светланой теперь ухаживал не только «свой» лейтенант, но и его товарищи. И когда показались первые обрывы над уральскими реками, когда поезд стал то и дело изгибаться ужом, когда слева насыпь катилась далеко вниз, а справа вставали стены из обнажившегося желтоватого плитняка, кое-где чуть прикрытого растительностью, когда набегала недолгая темнота туннелей, Светланин чемодан в тамбур выносили уже вчетвером. «Свой» лейтенант спрыгнул первым на платформу вокзала. Другие помогали Светлане сойти, подавали чемодан, сыпали шутливыми пожеланиями. И она чувствовала себя счастливой, очень молодой, махала вслед убегавшим вагонам, а из вагонов махали ей.

Чемодан она оставила в камере хранения и пошла знакомиться с городом. Из давних писем Марины она знала, что ее муж работает ведущим инженером на крупном заводе (таким и должен быть муж у Марины, а как же?), что у них отличная квартира и мебель, что с ними живет свекровь.

Светлане не хотелось представляться и объяснять все свекрови: она решила подождать конца рабочего дня, явиться экспромтом, а потом они с Мариной съездят за чемоданом. Она пошла по городу, отыскала парикмахерскую и сделала укладку, благо все горожане были на работе и ждать пришлось недолго. Пообедала в ресторане. Сходила в местный музей, обошла рынок и некоторые из магазинов. Купила несколько тюльпанов и направилась к Марине.

Дом был обычным, пятиэтажным. Светлана поднялась на второй этаж, позвонила в двадцать четвертую квартиру. Дверь открыла высокая ширококостная старуха с полным белым лицом. Она взглядом и видом своим выразила изумление при виде молодой женщины с сумочкой и букетиком тюльпанов в руках. И пригласила войти.

Светлана вошла и прошла в комнату за старухой. Мебель действительно была отличная, квартира большая. Светлана спросила:

— Алексей Мишин здесь живет?

— Здесь, — сказала Маринина свекровь, продолжая пытливо разглядывать незнакомку, — но его сейчас дома нету, он в командировке.

Старуха нажимала на «о» и говорила низко и властно. И Светлана, почему-то внезапно оробев, тихо поинтересовалась:

— А где его жена?

Сказала «жена» вместо «Марина» и обозлилась: «Что я трушу? Что тут Марина, приживалка, что ли?» И приказала себе быть до дерзости смелой.

— А кем вы ей приходитесь? — вопросом на вопрос ответила старуха.

— Подругой, — сказала Светлана. И для чего-то добавила: — Школьной подругой.

— Ну так вот, — наставительно сказала старуха Мишина. — Ваша подруга, бывшая жена моего Алексея, сбежала от своего мужа с любовником.

«Не может быть!» — хотела крикнуть Светлана, но вместо этого ошеломленно пробормотала:

— То есть как же это? Сбежала?..

— Да очень просто, — словно отрубила Мишина. — Взяла да и сбежала. Я очень старый человек, — продолжала она, — и всякое на своем веку повидала. И горя хлебнула вдоволь. Но я еще не видела, чтобы муж так любил свою жену, как мой Алеша, — в ее голосе послышались слезы. — Он все готов был бросить, на все пойти ради нее. Он все для нее делал. И конечно, ревновал немного, да вот не напрасно. Она загубила его, сломала ему всю жизнь. Я вырастила его без отца, мужа моего убили в первый год войны. Алеша получил отличное образование, несмотря на все трудности. Как его уважают на заводе и в городе! Как его все любят! А знаете, где он сейчас?

Она передохнула и, не дожидаясь вопроса Светланы, продолжала:

— Он сам попросился в длительную командировку в Якутию, на Крайний Север, чтобы отвлечься, забыться, забыть. Но разве ж он сможет… Он же верный, и честный, и любящий человек. Знаете, что он предпринял, после того как она сбежала? Он писал ей письма. И какие! Он просил ее вернуться, обещал никогда — понимаете, — никогда ни словом не обмолвиться о том, что произошло. Просил у нее — вы слышите, у нее! — прощения, сам не зная за что. Я-то хорошо знаю, что он не виноват перед ней даже в малой малости. А она не ответила ему ни строкой, ни словечком. Он просил, молил подарить хоть словом, хоть известием о себе. Посылал телеграммы. Он чуть с ума не сошел…