Недолгий век зеленого листа - [8]

Домника остолбенела.

— На Георге тетушки Фрэсыны?

Русанда смущенно ответила:

— На него… А что — хороший ведь парень!

Замечтавшись, Русанда водила пальцем по ободку тарелки, а рядом, прилепленный к краю стола, догорал забытый девушками огарочек из воска диких пчел. Русанда хотела было потушить, авось еще пригодится, но Домника заслонила его рукой:

— Пускай догорит…

7

Перед рассветом оттаяла крыша, началась капель. Капли падают одна за другой, но никогда не упадут две вместе — только по одной, по одной, по одной…

Домника намотала на палец прядь волос и тянет, тянет, если б сил хватило, вырвала бы. Некому ее бить за то, что забивает себе голову всякой всячиной. Рядом крепко спит Русанда, а она все думает, думает. И все мерещатся ей две капли желтого воска, — и всего-то одна капля воды между ними, а не сойдутся, не станут рядом. Лучше бы она подумала о другом… Поезд с Тоадером уже, наверное, в Бельцах. Хотелось бы его повидать… Она не в обиде на него ни чуточки, хотя он один виноват. Еще в школе подружился он с Георге тетушки Фрэсыны и приводил его почти каждый вечер. И скоро они к нему так привыкли, словно он был их сыном. Когда ее посылали поить скотину, Георге молча брал ведра и шел вместо нее. А в прошлую зиму он сделал ей дубовую прялку, одну из тех прялок, что служат целую жизнь, и не избавишься от нее, пока не сломаешь. Ничего больше он для нее не делал, и, может быть, ничего б не случилось, не забудь он у них свой платочек. Домника хорошенько выстирала его и вышила крестиком. И однажды, когда Георге выходил от них, она догнала его во дворе и сунула платочек ему в карман.

Георге ничего не сказал. Только, приходя к ним, пристально смотрел на Домнику, словно хотел спросить ее о чем-то, а Домника делала вид, будто занята какой-то работой. Но пришла весна, и однажды, когда Домника сажала картофель в огороде, явился Георге, взял тяпку из ее рук, посмотрел, хорошо ли наточена, и спросил, кто научил ее вышивать.

— Сама научилась. А что?

— Молодчина. Моя мама о тебе прямо гимны слагает — ну что за нитки, что за крестики!..

Домника сказала, что тогда у нее не было ниток, — разве то вышивка? Она сделала ее так, на скорую руку.

— А теперь у тебя есть нитки?

У нее не было ниток, но, сама не зная почему, сказала:

— Теперь есть.

Георге улыбнулся.

— Ну тогда я забуду у вас еще один платочек.

В тот же день она обошла все село, собирая разноцветные нитки, — теперь могла бы вышить все, что угодно. Но только на другой день пролетели над деревней два самолета, и со стороны Прута донесся глухой шум — там гудела и ухала земля.

Георге не забыл у Домники второго платочка.

Теперь ему будет вышивать Русанда — о, она умеет хорошо вышивать. А ей что делать со своими нитками, которыми она любовалась, берегла как зеницу ока? Выбросить?

Падают капли с крыши — одна, опять одна и еще одна…

Нет, она их не выбросит.

И чтобы скорее уснуть, Домника считает капли: одна, две, три, четыре…

Заворочался во сне Трофимаш, но Домника уже не слышала — она спала глубоким сном. Поднялась Русанда и укрыла его. Ей только что приснился дом, который она любила больше всех домов на свете, — большой дом с двумя окнами. Вдруг одно окно открылось настежь, и перелез через подоконник черноволосый парень. Завидев девушку, подошел к ней и сказал:

— Милая…

Светало. Занавески на окнах стали пепельного цвета, и по улице проехал верховой, но ни одна собака не откликнулась на зычные шаги лошади, с трудом месившей раскисшую дорогу.

Русанда вдруг затосковала по своему дому, где легче мечталось и откуда рукой подать до того, который только что сказал ей «милая».

8

Георге почти не помнил своего отца: еще не мог взбираться к нему на колени, когда остался сиротой. Может, он всего несколько раз за свою жизнь произнес слово «отец», а может, и ни разу. И научился сам делать себе игрушки, и ел виноград только с хлебом, чтобы было сытнее. Возможно, он слишком рано понял, почему их пшеница поспевает позже, чем у других, почему каждую субботу дядя его Петря приходит к ним смазывать телегу и почему, когда он ходит колядовать, люди дают ему два бублика, а остальным ребятам только по одному.

В десять лет он уже ездил пахать, цепляя плуг за задок телеги, — ни поднять, ни снять не хватало еще сил. И так из года в год он оставлял свое детство в играх других мальчишек, а сам чуть свет выезжал в поле, где самой лучшей сказкой был обеденный отдых, самым лучшим товарищем — вороной жеребенок и самой красивой игрушкой — прямая, с теплой гривой борозда. И ночью ему снились рожь, и плуг, и жеребенок, но никогда не снились калитка, звезды и девичьи глаза. И если он был удручен, это означало, что у него плохо взошла рожь; если вечером, вернувшись с поля, он наклонялся приласкать собаку, значит, он хорошо поработал в тот день. А если и одолевала какая-нибудь мелодия, он насвистывал ее, пока шел за водой, чтобы не терять времени даром.

Тяжелый труд сделал из него здоровенного парня, а вечные хлопоты научили спокойной и зрелой мысли. И вот тетушка Фрэсына вдруг увидела намного раньше, чем ожидала, что в доме вырос мужчина — хозяин; деревенские парни нашли еще одного товарища, на которого можно было всегда положиться, и, к великой радости девушек, на вечеринки стал приходить немного застенчивый, молчаливый черноволосый парень.