Недобрый час - [38]

— Что будет с нами? — резко спросила Мошка. — У нас дневные значки. Что получится, если мы выйдем на улицу перед рассветом и просто подождем?

— Если Звонари поймают вас на улице до второго горна, значки вам не помогут. В это время находиться на улице имеют право только сами Звонари.

— Госпожа Прыгуша, ведь сегодня мальчик родился в час Добрячки Щебетухи? — Клент загорелся идеей. — Он ведь стал в некотором роде пропуском в дневную жизнь? Можно ли… выправить бумаги, представив меня и мою подопечную его родственниками? Когда семья будет переезжать в Дневной Побор…

— Сэр, вы не понимаете, — грубо оборвала его повитуха, — в дневной город отправится только ребенок. Семья останется здесь.

— Значит, его мать… — Наконец Мошка осознала, почему Трепачка плакала.

— …Устроила «пугалки», чтобы сын родился в добрый час и жил под солнцем, которое ей никогда не увидеть. Чтобы не стал, как они, бледным доходягой с ножками, кривыми от рахита. — Повитуха вдавила кулак себе в щеку, будто злилась, что из глаз не текут слезы. — Мальчика быстро усыновит дневная семья… а Трепачке принесут из Дневного Побора ребенка с ночным именем. У нас часто так меняются.

Мошка вспомнила синюшного, дрожащего, хнычущего малыша, который скоро лишится матери. Как Мошка в свое время.

— Бедный комочек, — буркнула она себе под нос.

Клент тоже впал в уныние. Правда, Мошка подозревала, что беспокоит его судьба не малыша, а некоего Эпонимия Клента.

— Госпожа Прыгуша, судя по всему, у вас есть план, как переправить нас на дневную сторону, и вы рассчитываете получить с нас пошлину вместо Клю… то есть вместо них. Но, честное слово, сейчас мы очень стеснены в средствах. Мы на мели. В карманах хоть шаром покати. Звенящая пустота.

— А как вы собирались оплатить выход из Побора? — Повитуха сложила руки на груди. Птичье лицо приобрело крайне недоверчивое выражение.

— Ах… — Клент поправил шейный платок. — Мы… как бы… планируем оказать большую услугу одной семье и получить награду. Если совсем точно, семье мэра…

— О! — У Повитухи мигом оттаяло сердце. — Так вы видели юную Лучезару! Как поживает наш персичек?

У Мошки в руках треснула чашка.

— Цветет и пахнет, веселится и радуется, — тут же ответил Клент. — Насколько я знаю, к ней посватался правитель другого города. Но их семью преследуют некие… трудности, средство от которых мы готовы предоставить…

— Как же так жених из другого города? — Госпожа Прыгуша спала с лица — можно сказать, обезумела от горя. — Это что же… она покинет нас? Лучезара Марлеборн уедет из Побора?

Мошка заскрипела зубами. Почему все так любят эту Лучезару?

— Значит, вы ее увидите? — Морщины на лбу у повитухи разгладились. — Сэр, окажите услугу, передайте ей письмо. Это наглость с моей стороны, мы виделись лишь раз, когда я помогла ей появиться на свет. Она никогда обо мне не слышала, а я навсегда ее запомнила. И теперь хочу написать ей.

«Как? Как эта здравомыслящая дама, видевшая Лучезару лишь раз, еще синюшным комочком, попала под ее чары? Или Лучезара родилась в сиянии чистоты, с нежной улыбкой, румяными щечками и золотыми локонами?»

— С превеликим удовольствием, — ответил Клент. — Естественно, когда я попаду в Дневной Побор. Желательно живым.

Мошка жевала пальцы. Клент и госпожа Прыгуша оговаривали условия. Выходило, что некая загадочная персона неким опасным способом может переправить их в Дневной Побор. Мошка с Клентом должны пойти с таинственным проводником, не задавая вопросов. Получив награду с мэра, они расплатятся с проводником и четой Прыгуш, оставив деньги в условленном месте. У Клента не было гарантий, что безымянный проводник не подставит их. У госпожи Прыгуши не было гарантий, что Клент расплатится. Не то чтобы они доверяли друг другу. Им просто некуда было деваться.

Глаза Мошки все время поворачивались к растрескавшимся часам над очагом. Она следила, как по капле утекает ночное время. Наконец кто-то поскребся в дверь. Повитуха открыла. Мошка увидела тощего подростка в кителе, бриджах и фуражке.

— Госпожа Прыгуша, доброй ночи. Будут посылки?

Когда подросток вошел в дом, Мошка заметила две вещи. Во-первых, ему не больше шестнадцати. Во-вторых, это девчонка. Девчонка со взглядом боксера и челюстью забияки, но все-таки девчонка.

— Ну, не совсем посылки, — ответила повитуха, распахивая дверь и демонстрируя Мошку с Клентом.

Девчонка не захотела выходить из темноты на свет. Она просто заглянула внутрь, изучая гостей.

— Во какие пошли новорожденные, да? — Голос у девчонки был грубым, скрипучим. — Мамка, небось, была как корыто.

— Их надо провести в Дневной Побор. Они заплатят, но все деньги у них в дневной жизни. Как думаешь, получится?

— Языком не мелят? С чердаком дружат? Приказы раздупляют? По команде ныкаются? Тогда, глядишь, и выгорит. Стремно, как суп из гадюки, но шансы есть. Хотя учти, будут топать или тормозить, брошу прямо на улице.

Пришедшая говорила на воровской фене. Мошка, большая любительница красивой словесности, в глубине души обожала феню и тех, кто гордо несет флаг фени в массы.

Девчонка подняла левую руку (Мошка заметила, что к пальцам кожаной перчатки привязаны длинные железные крючья) и осторожно почесала когтем подбородок. Вторая рука была голой.