Неделя ущербной луны - [51]

Два дня я не появлялся у отца. Легче мне от этого не стало. И если вообще так будет продолжаться — зачем же было ехать сюда, за тридевять земель? И высижу ли я что-нибудь в уютной комнатке у Люсиных родителей, если из моей родни никто, никто не придет ко мне? Отец говорит: «Когда же по гостям расхаживать, Леня, если мы с матерью то в смене, то спим после смены — и все в разное время»; а Славка неожиданно дерзко вопрошает, поднимая потупленные глаза: «А зачем? Что я там буду у вас делать?»; ну а про мать Фаину Яковлевну и говорить нечего, ее-то и силой не затащишь.

Пешком мне идти до отца минут двадцать. Дверь открыл Славка, веером держа в руке карты. Торопливо проглатывая окончания, когда не поймешь — на «вы» тебе говорят или на «ты», он выстрелил-промямлил:

— Раздевайсесь. Проходисесь.

— А дома кто?

— Да мы с отцом.

Увидев на вешалке красный шарфик и меховую гоголевку как у Толи, я быстро открыл дверь в комнату.

За столом кроме отца и Славки был еще незнакомый парень.

— В дурака режемся, — конфузливо сказал отец. — Мне сегодня в ночную смену, а мать в дневной. Вот и коротаем время. Присаживайся.

— Николай, — сам отрекомендовался парень. Что мне нравилось всегда в таких ребятах — это крепкие, мосластые руки с сухими ладонями. Чуть не рассчитаешь, сунешь свою руку как попало, одними пальцами, — и трещать им без всякой надежды на снисхождение.

Отец вдруг вскочил и в шутливом отчаянии кинулся в кухню.

— Зазевался, черт, с игрой вашей!

Славка неестественно громко захохотал. В его смехе было и подтрунивание над отцом и какая-то неловкость.

А по комнате уже плыл странный запах.

— Что это? — улыбнулся я, как человек, деликатно уходящий от подвоха.

— Хэ-ге… — совсем покраснел Славка, глядя в пространство, и опять невпопад захохотал. — Самогонка! — неожиданно выпалил он, кольнув меня дерзкими, смеющимися глазами.

Я внимательно посмотрел на Славку. Сегодня он что-то не спешил уходить. Своим поведением Славка как бы определял временное расстояние между нами и скупую надежду: «Ничего, разберетесь — помиритесь».

Вернулся из кухни отец и все с той же шутливой ноткой, за которой скрывалось смущение перед старшим сыном, журналистом, что вот, мол, отец на старости лет самогонкой увлекается… с натянутой такой улыбкой отец сказал:

— Ну, связался! Не было печали — черти накачали. Говорил же Фаине: возьмем пару бутылок — и нам хватит! Упиваться, что ли? Дак нет же!

— Не оправдывайся! Кто поверит! — с той же дерзкой улыбкой заметил Славка, бесцельно тасуя карты и поглядывая на Николая. А тому было все трын-трава, развалился на диване, покуривает.

— Покажи аппарат, интересно, — попросил я отца, чтобы как-то замять эту неловкость, — нет, честное слово, интересно! Ну, не видел я ни разу!

— Сказанул!.. Да чего там смотреть-то? Я пошел в кухню.

На электроплитке стояла большая эмалированная кастрюля, на ней, вмазанная хлебным мякишем, громоздилась глубокая эмалированная чашка, полная воды, Сквозь хлебную замазку тонкой струйкой посвистывал пар. Отец поспешно замазал это место, буркнув:

— Самый-то первач и уходит.

— А внутри что? — спросил я.

— Да бражка. На сахаре. Сахар и дрожжи. Ты ж помнишь, как мать ее готовила. Мы с матерью хмель не признаем, чтоб голова не болела.

— Примитив вообще-то, — встрял Славка, иронически поглядывая на отца. — Конденсация же пара — дно-то чашки холодное! А на браге плавает чашка поменьше, в нее по капле и набирается с донышка верхней чашки. Вся и механика. — Это он мне объяснял, все реже отводя взгляд в сторону. — А КПД равен нулю. Тебе бы наша химичка за такую схему двойку влепила, — глянул он на отца, засмеялся и поспешно исчез из проема двери. И уже из комнаты крикнул: — Лучше бы к дяде Боре Сахно сходил для обмена опытом, если уж решил специализироваться на этом деле, — тот себе мощнейший аппарат из молочного бидона смастерил! Так течет, что пить не успевает!

Отец фыркнул, но тут подал голос Николай:

— Ну так ладно, дядя Гош, как решим-то все же?

Отец посерьезнел, пошел из кухни.

— Да, надо бы решить вообще-то… — Он присел на старое место за столом, подтянулся весь, задумался, уставившись в узор на скатерке.

Обо мне они как-то сразу забыли. А может, хотелось отцу замять этот случай с самогонкой, показать, что не такие уж они пустые, никудышные люди, у которых только выпивка на уме, что и они решают жизненные проблемы. Как бы там ни было — к разговору я пока не приглашался, мог слушать, а мог, скажем, книгу взять на время, здесь полистать-почитать или в кухню выйти.

— Я думаю так, — говорил Николай, — мы с вами, дядя Гош, берем расчет с первого числа, неделю там на сборы, на то, на се, отгуляем дома Восьмое марта, как положено, а девятого — покатим! Приедем, разнюхаем все как следует, они нам оплачивают проезд, — тут уж придется с ними договор года на три составить, ничего не попишешь, — и шлем деньги на дорогу Анатолию. Он к тому времени рассчитывается тут с долгами, Аню из учениц в продавцы переводят, пацана, может, в ясли пристроят, и — к нам! Конечно… — густо пыхнул дымом Николай, — втроем-то бы сразу лучше, веселее как-то, надежнее…