Неделя ущербной луны - [32]

Шрифт
Интервал

Но Фролка все еще недоверчиво щурился:

— В повара… Очень интересно. Опять же Петька Лопатник на это место свою бабу хотел пристроить…

— Он-то хотел, да и сам Евгений Иванович мечтал от нее избавиться, да Лопатничиха взбрыкнула — не согласилась. Вот я и подала заявление. А не веришь — спроси Протягину. Она сама и распорядилась. По-человечески.

— Скажи как гладко, — насмешливо протянул Фрол, но уже теряя остатки сомнений и вновь обретя покойное, ровное чувство. — Сама Протягина.

— А то кто! Если не Протягина, то чего ж тогда не произвели меня раньше, до ее приезда?

Убила, убила наповал. Хитрая баба — выкрутилась. Скажи, как повезло. Теперь они, считай, оба выбились в люди. Мастер и повар. И она как была, так и останется его баба, жена то есть, и все у них будет ладом. А Роман?.. А что Роман! Больно он ей нужен, Катерине-то, как собаке пятая нога. Да и было ли у нее с ним что-нибудь, это же одни предположения. Может, болтовня сплошная. Кто же это наговорил ему тогда про Катерину? Не баба Женя, случайно? «А ведь он, больше некому, точно! — поразился Фролка, припоминая все, как оно было. — Ах ты чертов огородник!»

Фролка-капитан, довольный таким стечением обстоятельств и своими мыслями, подтыркнул женушку в бок и подморгнул:

— Так вы что тут — никак гульнуть надумали?

3

Только Фрол вышел из шатра, как появилась со стороны Паньшина та самая делегация, о которой говорил ему инженер Званцев. У Пашки руки были в машинном масле, он, похоже, гордился этим, вытирать их не спешил и даже будто случайно мазанул себя по щеке, — как же, рабочий человек.

— Вот прочищу я форсунку, — говорил он бабе Жене, но так, чтобы слышала Протягина, — и сразу вывезу станок на профиль. Может, завтра же утром. Чего еще ждать.

— Завтра, завтра, конечно, — директивно закивал баба Женя, — время не терпит. Тянуть волынку — не в наших правилах. Нам указание дали, — значит, надо сделать. Главное было доставить станок в Паньшино, но вы же видели, Полина Захаровна, это мы осуществили. Выполнили, так сказать. А на профиль теперь вывезти его — это дело каких-то суток.

Фролке было ни к чему, что Протягина досадливо морщилась, хотя и молчала; мастер ждал, что ему скажет начальник партии, не сводивший с него взгляда. «Ты зачем это сюда приперся?» — говорили ему глаза бабы Жени.

— Здравствуйте, Фрол Евстигнеевич, — деловито сказала Протягина и подала мастеру руку. Удивительная память у человека, отметил про себя Фрол, всех величает только по имени-отчеству. — А мне сказали, что вы на расчистках заняты, поскольку ручной станок поставлен на консервацию, — она смотрела на него с каким-то лукавым недоверием.

— Ты почему это, товарищ Чекунов, — немедленно встрял с насупленным видом сам баба Женя, — ни с того ни с сего оставил свой трудовой участок?

— Да, Фрол, что ж это ты подводишь… — глянул на него проникновенно, как бы остро желая подсказать что-то, и молодой начальник отряда.

Свинья я какой, ругнул себя Фрол, люди мне и моей Катерине добро делают, а я их подвожу. В другое время он бы сострил: «А это меня телеграф подвел — персональная сорока наболтала, будто меня на день рождения пригласили». Но сейчас он хорошо осознавал, что в нежданно-негаданном возвышении его жены первое слово было сказано самой Протягиной. И кривляться тут перед ней, даже если это веселое скоморошничанье, было негоже.

— Дак я, Полина Захаровна, видите ли… не поимел в виду… а поскольку время рабочее кончилось и я ума не приложу, что дальше делать со скважиной, которая у меня хоть и глубокая, но опять висячая, а коротких труб все-то нет, то я и решил прогуляться сюда за руководящими, так сказать, указаниями.

— Чекунов! — официально так удивился Павел-нормировщик, пачкая себе еще и другую щеку. — Ну ты и речь выдал. Длинную, прямо как на «Голубом огоньке». Молоток! — и он опять провел ладонью — теперь уже по носу.

Ну не хмырь ли, восхитился Фролка. Видать, дела у него на мази, держится так, будто сам он и есть именинник. «Я бы тебе, Павел, сказал совсем коротко, — усмехнулся он про себя. — Я бы тебе, Паша, всего три-четыре слова сказал».

А Протягина между тем уже задала вопрос:

— Какую скважину? Какие трубы?

Фрол и рта раскрыть не успел — за него ответил Лилявский, вдруг заволновавшийся:

— Так за ним же должок, Полина Захаровна. Апрельский. Вот он себе и дал зарок — все висячие скважины довести до ума. Добуривать, конечно, будем «Андижанцем», но Фрол, на правах автора тех скважин, тоже хочет участвовать в деле. В нерабочее время, конечно. Сверхурочно. Он сам виноват — вот душа и болит у человека.

— Болит, а, Фрол? — переводя разговор на смешное, спросил баба Женя.

— Болит, — сознался мастер.

— Вот видите! — воскликнул Роман, и опять в его лице появилось выражение беспечности. — Чекунов у нас человек сознательный… Ну, прошу за стол, за стол — по христианскому обычаю, в честь дня рождения. Чем бог послал, как говорится.

Илья как раз вбил в скамейку последний гвоздь, и все шумно начали рассаживаться.

4

Фрол примостился на пенек позади Катерины, приладившейся с краю, у поварского места.

— Товарищ капитан! — чувствуя себя уже совсем покойно, с добродушной усмешкой сказал Роман. — Вы сегодня как-то скромно, на пенечке. Давайте за стол, рядом со своей Катериной. Кстати, Фрол, ты в курсе дела относительно повышения жены в должности? Не возражаешь, случайно?


Еще от автора Юрий Васильевич Антропов
Самосожжение

Главный герой антивоенного романа «Самосожжение», московский социолог Тихомиров, оказавшись в заграничной командировке, проводит своеобразное исследование духовного состояния западного общества.


Ивановский кряж

Содержание нового произведения писателя — увлекательная история большой семьи алтайских рабочих, каждый из которых в сложной борьбе пробивает дорогу в жизни. Не сразу героям романа удается найти себя, свою любовь, свое счастье. Судьба то разбрасывает их, то собирает вместе, и тогда крепнет семья старого кадрового рабочего Ивана Комракова, который, как горный алтайский кряж, возвышается над детьми, нашедшими свое призвание.


Роевник дедушки Ераса

Опубликовано в журнале «Юность» № 12 (163), 1968Линогравюры В.Прокофьева.


Рекомендуем почитать
Две матери

Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.


Горе

Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.


Королевский краб

Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.


Скутаревский

Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.


Красная лошадь на зеленых холмах

Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.


Моя сто девяностая школа

Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.