Неделя приключений - [12]

Дядя торопливо перевернул страницу. Он сказал только:

— Всё держишь?

— Держу.

Голос у матери был до странности незнакомый, какой-то глухой. Сёмка хотел заглянуть ей в лицо, но она отвернулась. Тут на глаза дяде попалось фото, где он в бескозырке с ленточками, выправленными на груди.

— Это ещё что за салага? Неужели я?

Дядя грустно улыбнулся.

— Ленточки через плечо — это чтобы морская душа была видна. Прямо не верится.

Он перевернул страницу, но фотографий больше не было. Дядя объявил, что дальше место оставлено для будущего знаменитого хирурга товарища Берестова.

Сёмка вымученно улыбнулся, потрогал уши и досадливо шевельнул плечами.

— Не буду я хирургом!

Дядя удивленно поднял брови.

— Значит, лягушка пострадала зря? Кем же ты будешь?

— Моряком, — выпалил Сёмка.

Дядя, хитро щурясь, взглянул на стенные ходики. Бесенята, казалось, вот-вот выскочат из его глаз и пойдут кувыркаться по комнате.

— А дисциплину знаешь?

— Знаю.

— Посмотрим. Краснофлотец Берестов, кру-у-гом! Сёмка сделал чёткий поворот.

— Спа-ать, шагом арш!

— Дядя Вася… — взмолился юный моряк.

— На флоте дважды приказание не повторяют. Сёмка вздохнул и с удручённым видом отправился в другую комнату. Нехотя разделся, лёг в постель. Бинокль положил под подушку. Ему не спалось. Сквозь неплотно прикрытую дверь он слышал разговор. Мать рассказывала дяде Васе о своей работе, о каких-то расхождениях с директором школы по педагогическим вопросам. Словом, ничего интересного.

Сёмка размечтался. Вот он стоит на капитанском мостике. На берегу толпятся ребята с улицы Малый спуск. Они рассуждают о том, какую надо иметь смелость и какой ум, чтобы управлять огромным судном. У ребят явно нет денег на билет. Но Сёмка помнит старых друзей и бросает через плечо: «Ладно, заходите, только без шуму». Среди ребят находится и Ледька Быстров, гроза и наказание всех окрестных мальчишек. При встречах с ним Сёмка испытывал ужас. Не раз и не два обрушивались на него большие красные Ледькины кулаки, причём Сёмка даже не успевал оказать сопротивление. И вот Ледька не решается взойти на борт. Он ожидает мести. Но Сёмка полон снисхождения и великодушия, радушно приглашает Ледьку: «Заходи! Я на тебя не сержусь».

Вдруг на берегу появляется доктор Павел Абрамович, спешит, размахивая билетом. Сёмка немедленно приказывает убрать сходни. Доктор умоляет взять его на борт, но Сёмка спокойно командует: «Полный вперёд!»

Пароход выходит в открытое море, нет — в океан. Поднимается ужасная буря. Пассажиры забиваются по каютам. Только Сёмка остается на мостике. Сердце его недосягаемо для страха. Лицо, обдутое ветрами всех широт, сурово и замкнуто. Волны со зловещим шипением подбираются к нему, но всё напрасно. Ярость океана не пугает отважного мореплавателя. Он поднимает к глазам морской бинокль и видит вдали подёрнутые туманом неведомые острова. Пароход с чёрными бортами и с красной ватерлинией уверенно разрезает волны. И ведёт его капитан Семён Берестов.

Утром дядя ушёл по своим делам в комендатуру. Сёмка решил не огорчаться — в запасе имелся бинокль. На бревне за сараем уже собрались ребята. Бинокль среди этой публики, как Сёмка и рассчитывал, произвел фурор. Его крутили, вертели, хватали, вырывали друг у друга цепкие маленькие руки, в него смотрели и так и эдак. Им даже пробовали заколачивать гвозди, ибо какой-то случившийся тут знаток заявил, что морскому биноклю это нипочём. Вероятно, за всё время своего существования, при самых свирепых бурях бинокль не подвергался столь ощутительному воздействию стихийных сил. И кто знает, чем кончилось бы для него знакомство с ребятами с улицы Малый спуск, если бы за сараями вдруг не появился сам Василий Алексеевич.

Высокий, в тёмно-синем кителе с золотыми нашивками на рукавах, в фуражке с огромным, не виданным в этих сухопутных местах крабом, он произвёл потрясающее впечатление на пацанов. Он воспламенил их воображение, заставил заново пережить фильмы «Броненосец «Потёмкин», «Мы из Кронштадта», вспомнить морские рассказы и песни. Сёмке вдруг стало совестно, что он один пользуется правом родственной близости к этому человеку. Все смотрели на Сёмку с завистью, а в иных глазах было даже заискивание.

Василий Алексеевич, казалось, не замечал своей популярности, своей безграничной власти над ребятишками. Он шагнул к бревну, похлопал большой ладонью по глянцевитой, отполированной штанами поверхности. Недоверчиво улыбнулся, сказал:

— Хм, цело…

В голосе его слышалось приятное удивление.

— Ну-ка, братишка, — обратился он к одному из ребят, — привстань.

Тот, которого назвали братишкой, зарделся от удовольствия и вскочил, словно его подбросила пружина. Дядя нагнулся над бревном, что-то рассматривая среди вырезанных ножами орнаментов и надписей.

— Ага, вот и моё рукоделие…

Сёмка прочитал полустёршуюся и забитую пылью надпись: «Вася Гуров, май, 1931 год». Ребята навалились ему на спину, сдавили с боков. Каждому не терпелось прочитать, что там написано. Сзади слышался отчаянный голос Витькиного брата Юрика:

— Пустите меня! Пустите меня!

Василий Алексеевич выпрямился, привлёк к себе малыша.

— Да куда тебя пустить-то?