Неделя приключений - [10]

— Простите, — сказал моряк, — здесь, кажется, происходит общее собрание.

Жильцы засмеялись. Докторша начала торопливо поправлять растрепавшуюся причёску. Костистые пальцы доктора перестали сжимать Сёмкино ухо.

Воспользовавшись этим, ребята шмыгнули из кухни мимо моряка. Через несколько минут они сидели на своём бревне. Сёмка потирал пылающее ухо. Он чувствовал себя не только не героем, но даже не мучеником науки. Он был просто обиженным человеком.

После некоторого раздумья Витька спросил, что такое кретин. Сёмка растолковал, как умел. Тогда Витька в сердцах плюнул и сказал: — А ну её, эту медицину!.. Сами они кретины.

Сёмка потрогал ухо и полностью с ним согласился.

Глава 3 ДЯДЯ ВАСЯ

Моряк, так кстати появившийся на кухне, оказался братом матери, Сёмкиным дядей. Его звали Василий Алексеевич Гуров. Восемь лет назад, в 1931 году, он ушёл на флот, и с тех пор от него получали только письма. Сёмка помнил дядю весёлым парнишкой в красной футболке. Тогда он был не Василием Алексеевичем, а просто Васей. Вася работал на заводе, а жил у сестры, в одной комнате с Сёмкой. По утрам они вместе делали гимнастику и вместе завтракали. Если Сёмка капризничал и не хотел есть, Вася спрашивал:

— Ну, Семён Иваныч, скоро мировую-то буржуазию пойдём крушить?

— Погоди, немножко вот подрасту, — отвечал Сёмка.

— А что нужно делать, чтобы быстрее подрасти?

— Гулять надо побольше, — пробовал схитрить Сёмка.

— Нет, шалишь, брат! Нужно каши с молоком больше есть. Так что ешь покуда кашу, а мировая буржуазия от нас не уйдёт.

И Сёмка старательно ел кашу.

Дядя исчезал на целый день. Появлялся он к вечеру, но ненадолго. Перекусит, захватит под мышку пачку книг — и в рабфак, учиться.

Тогда было тревожное, будоражливое время. Смешалось старое и новое. По улицам ездили извозчики в пролётках с откидным верхом, и, когда навстречу попадался автомобиль, лошади шарахались с мостовой. На церковных папертях ещё толпились нищие, а неподалёку розовые выгоревшие полотнища кратко и дерзко призывали выполнить первую пятилетку за четыре года, крепить смычку города и деревни.

Дядя за полночь зачитывался книжкой с длинным и непонятным названием «Обществоведение». Иногда он вдруг вскакивал, вздыбливал пятернёй тёмные волосы и начинал ругаться:

— Вот сволочи! Пшеницу сжигать, а? Когда у рабочих хлеба ни крошки! Ну-у, гады, ну, паразиты, ещё встретимся на узенькой дорожке…

Сёмка просыпался. Тогда дядя подсаживался к нему, возбуждённо перелистывая книгу. Звонко хлопал тыльной стороной ладони по раскрытой странице, на которой был изображен пузатый буржуй с жабьим лицом и толстенной сигарой. Он сидит на исписанном нулями мешке.

— Видел буржуйскую образину?! — гремел дядя, размахивая руками, как на митинге. — Видел живоглота, с-су-кинова сына?! Хлеб сжигает, а? Чтобы трудящимся не достался! Рабочий класс хочет голодом заморить! А мы с тобой дрыхнем тут, как заядлые оппортунисты!..

На голос прибегала мать, ругала брата за «нарушение режима» и решительно гасила свет. Вася, укладываясь в кровать, ворчал:

— Тут, понимаешь, сердце жжёт, а она — режим…

Иногда дядя исчезал недели на две, а то и на месяц. Мать объясняла: «Уехал с агитбригадой по колхозам». Обычно из таких поездок Вася возвращался бодрый, шумный. Лицо обветренное. По квартире распространялся запах земли и конского помёта.

Но однажды он приехал весь какой-то тёмный, напряжённый. У него была перевязана рука и подпалены спереди волосы.

— Вчерашней ночью школу подожгли в Ликине, — рассказывал он матери. Голос звучал глухо, слышалась в нём сдержанная ярость. — Один кулацкий выкормыш… нашего Никонова ножом саданул… Не знаю, выживет ли? В больнице теперь.

Он привлёк к себе Сёмку. Пахло от него гарью и чуть-чуть больницей.

— Видел, брат, какие дела пошли? Драться надо, брат. Учись драться!

Осенью Вася ушёл на флот. Вскоре прислал фото, где был снят в бескозырке, с ленточками, спущенными на грудь. Писал редко. Через два года сообщил, что стал курсантом военно-морского училища в Ленинграде. Однажды пришло письмо с красивой заграничной маркой из далекого южноамериканского города Буэнос-Айреса.

«Помнишь, Сёмка, — писал дядя, — буржуев, нарисованных в «Обществоведении»? На самом деле они не такие толстые. Обыкновенные люди, даже приветливо улыбаются. Но, по существу, гады. А улыбаются исключительно для дипломатии. Так что учись драться».

В прошлом, 1938 году дядя окончил училище и стал лейтенантом флота.

Сёмка очень обрадовался его приезду. Во-первых, это был настоящий морской волк, во-вторых, Сёмка скучал по мужскому обществу, и, в-третьих, дядя очень кстати появился именно сегодня. Соседи успели в самых ярких красках расписать матери происшествие на кухне. Поэтому Сёмку ожидали дома крупные неприятности. Появление дяди как-то само собой рассеяло нависшую над ним угрозу возмездия. Это обстоятельство возвеличило дядю в Сёмкиных глазах. А когда Василий Алексеевич открыл чемодан и вынул из него настоящий морской бинокль в кожаном чехле с ремешком, чтобы вешать на шею, Сёмка прямо-таки ошалел от счастья. Бинокль был здорово потёрт. Чёрная краска во многих местах облезла, обнажив тусклую медяшку. Но это придавало ему особую прелесть. Сразу видно — не игрушка.