Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине - [35]

Она не брянская, должно быть, беженка из Двинска, тут же решил про себя Митя. Об этом говорило не только то, как она со вкусом одета, но и ее выговор. Митино гимназическое ухо, приученное к иностранным языкам, не могло не подметить, что ее звук «г» напоминает скорее «к», а не мягкое «х», как говорят в брянских, соседних с Украиной, местах, а «ж», наоборот, как в немецком, похоже на «ш».

Как долго могло бы продолжаться Митино замешательство, неизвестно. Он готов был проклясть себя за то, что так охотно согласился выполнить поручение брата, и уже собрался достать из кармана Шурин пакет, когда в комнату стремительно вошли два солдата. Оба — в порыжелых, со следами засохшей глины сапогах, в пропыленных, застиранных гимнастерках.

Тот, что был впереди, Виноградов — с отличной выправкой, с подкрученными кверху кончиками усов — подбросил ладонь к фуражке, на которой вместо царской кокарды — маленькое вылинявшее пятнышко, и протянул руку сначала Фокину, затем Стасе.

— Не помешал? — осведомился он и кивком головы показал в сторону своего спутника: — Рядовой Панфилов из сто третьего сводного эвакуационного госпиталя. Пришел в Совет — и прямо ко мне как председателю солдатской секции: «Оказывайте немедленную помощь!..» Да он сам все изложит… Давай, Панфилов, не дрейфь, тут — свои…

Рядовой с тощим вещмешком за спиной вытянулся в струнку:

— Не могу знать вашего звания, товарищ Фокин. А только слушал ваше выступление на митинге. Ну я тогда — к ребятам, в свою команду выздоравливающих и все честь по чести о вашей речи. А ко мне со всех сторон: «Кто такие большевики?» Я глаза выкатил и не знаю, что ответить. Знаю, что за угнетенных, за трудовой народ, а вот что и как — в толк не возьму. А у кого спросить? Есть у нас солдатский комитет. Но все в нем одни ученые — врачи, которые то меньшевики, то социалисты-революционеры, то кадеты… Ихнюю политику мы знаем — за продолжение войны до победного конца…

Фокин не решился перебить солдата, только улыбнулся, а тот сразу смутился.

— Да вы присядьте, товарищ Панфилов. Так что же ваши товарищи?

— А то мои товарищи и говорят: «Если тот оратор, который на митинге говорил против войны, и есть большевик, значит, мы — те же большевики, поскольку и мы — против бойни. Но чтобы знать, куда дальше идти и что нам делать, топай в город и добывай нам попутчика…» Фокин слегка поднял брови:

— Это какого ж попутчика?

— Так я и говорю: программу большевиков. Мы даже деньги собрали, если надо заплатить…

Игнат открыл один за другим ящики стола — ни газеты, ни брошюры!

— Стася, вчера вы собирались переправить в казармы на Льговском поселке целый тюк литературы, полученной из Москвы. Там и программы были. Неужели успели?

— Кто, Анастасия? — рассмеялся Виноградов. — Вы бы, Игнат Иванович, посмотрели вчера на эту сцену. Забор, колючая проволока в два ряда, у ворот часовые, а возле них — настоящие замарашки: «Пустите, дяденька, там в казармах наши отцы, гостинцы им из деревни принесли…» И — в наш двести семьдесят восьмой полк. Так что вся литература на месте и в нужных руках.

— Значит, удался маскарад? — засмеялся Фокин.

— Ну, если Иван Максимович так считает… — улыбнулась Стася.

— Ходили с сестрой Верочкой?

— И еще с Аней Малининой и Шатровой Дусей. Однако будет вам, Игнатий Иванович! Еще приравняете простую женскую хитрость к подвигу Жанны д'Арк…

— Отлично! — заметил Игнат. — Маскарадом будем пользоваться и впредь. Но что нам делать сейчас с вами? — обратился к Панфилову. — Все до последней брошюрки, как слышали, — в запасные полки. Так что вам — в самые ближайшие дни. Хотя… — он запустил пятерню в шевелюру и указательным пальцем поймал прядку. — Нет, вы правы: без попутчика вам возвращаться никак нельзя! Как думаете, Иван Максимович?

Поспешность, с которой поднялся Виноградов, красноречиво свидетельствовала, что думает он так же, как и Фокин: надо идти в госпиталь и встретиться с выздоравливающей командой.

Игнатий Иванович быстро поправил узел галстука и потянулся к настенному крючку, на котором висела шляпа.

Митя спохватился, что сначала из-за Стаей, теперь из-за солдат Шурино послание все еще у него в кармане. И он, расстегнув гимнастерку, протянул конверт Фокину.

Игнат пробежал листок:

— Ого! Бежица перестала сражаться? — глянул на Митю, и краешки его губ слегка дрогнули. — Выходит, капитулировал главный бастион? — И — Виноградову: — Бежицкий комитет большевиков вынес решение «отозвать своих членов из Совета рабочих депутатов, поскольку деятельность Совета не соответствует данному моменту». Вот полюбуйтесь.

Взгляд Мити перебежал с одного лица на другое, ища объяснения происшедшему. Неужели Шура, Шоханов и Иванов сделали что-то не так?

Нет, не могло случиться, чтобы их намерения разошлись с мыслями Фокина. Сам же Фокин на митинге в заводе и на собрании бежицких большевиков говорил: никаких соглашений с партиями соглашателей! Находиться же сейчас большевикам в числе депутатов Совета, которым заправляют соглашатели — значит разделять их антирабочую, аитипролетарскую политику.

Вот же он сам, Митя, свидетель, как Уханов требовал выселить рабочих на улицу… Да разве только один этот факт предательства интересов пролетариата? А поддержка решения акционеров, которые одно за другим сворачивают на заводе производства, закрывают цеха? Что ж, изволите маску на лицо надеть, чтобы не было стыдно за такой Совет, который служит капиталистам, а не рабочим?