Нечестная игра. На что ты готов пойти ради успеха своего ребенка - [118]
– И теперь для тебя все это не важно? – Лорен с плохо скрываемым злорадством слушала, как сдувался проткнутый шарик Зелларов. – Со стороны кажется, что ты кривишь душой, особенно после нескольких месяцев заламывания рук.
– Что я могу сказать? – Саманта развела руки, будто говоря «ты меня раскусила». Тут принесли еду. – Конечно, если ребенок поступит в академию, то это даст родителям право хвалиться, кто от такого откажется? Но я не хочу покупать это право ценой своего достоинства. Или того, что от него осталось. – Она наколола на вилку кусочек сладкого картофеля. – Сейчас я просто хочу, чтобы все это поскорее закончилось.
Роуз зашла в кабинку туалета. Села на опущенную крышку унитаза и уставилась на металлическую дверь. Новость не вызвала у нее ни волнения, ни самодовольной дрожи от сравнения результатов Эммочек на Когнаве. Только грусть и отчаяние. В этой истории с Зи Роуз увидела зеркальное отражение своих собственных больных амбиций насчет дочери, собственное лицемерное осуждение Зелларов, сбившихся с пути в своих устремлениях.
Потому что Роуз, по сути, поступила так же, как и Кев, даже хуже. Хитрила, лгала, украла половину проекта у одиннадцатилетней девочки. А теперь, если Кью пройдет второй отбор, Эммочки впервые в жизни будут учиться в разных школах.
Что по-настоящему скручивало все ее внутренности, так это новое бесстрастное отношение Саманты к процессу отбора, вступительным испытаниям и самой академии. «Обойдемся малой кровью», – сказала она, и Роуз подозревала, что подруга говорила искренне. Уже несколько месяцев связанный с новой школой стресс давил на плечи, словно ярмо. И теперь казалось так несправедливо, что Саманта легко сбросила свое бремя без особых последствий. Роуз почти завидовала безразличию подруги.
Она подошла к раковине, умыла лицо, вытерлась, проверила сообщения. Гарет с Эммой Кью как раз выезжали на День открытых дверей. «Скоро буду», – ответила Роуз, потом толкнула дверь туалета. Четыре подруги присоединились к воскресной толчее на Изумрудной аллее, растворились среди гудящей круговерти сотен людей, пышущих молодостью и красотой. Они свернули налево, в сторону гор, и мрачно, словно катафалк, двинулись сквозь толпу.
63. Ксандер
Сестра высадила Ксандера у обочины и поехала искать, где бы припарковаться, а мальчик зашел в ворота и оказался на школьном дворе Кристальской академии. Он постоял какое-то время, изучая местность, пальцем теребя нижнюю губу и пытаясь выбрать между надувным замком-батутом и ларьком с мороженым.
Пока он рассматривал эти два варианта, в проеме входа на батут показались знакомые ноги, а потом и голова Чарли Ансворта-Шодюри. Чарли, потный и улыбающийся, съехал с платформы. Несколько малышей выскочили из надувного замка вслед за ним.
Если уж для крутого Чарли не зазорно прыгать на батуте, то для Ксандера – тем более. Он подошел к выпуклой передней части платформы, подтянулся и пролез через полотнища, закрывавшие вход. Плюхнулся на резиновую поверхность батута, закачался в такт прыжкам и кувыркам других четырех ребят, веселившихся внутри. Он тоже начал прыгать. Сперва осторожно, потом увереннее.
Приземлился на попу. Вскочил на ноги. Повторил этот трюк еще раз. И еще.
Попа.
Ноги.
Попа.
Ноги.
– Йоу, Ксандер, – поздоровался Эйдан, тоже залезая на батут.
Он поднялся на ноги и подпрыгнул для пробы. Вскоре он принялся скакать выше Ксандера, приземлялся то на колени, то на спину, то на попу – и всякий раз потом оказывался на ногах. Другие дети были в восторге от его ловкости, особенно две девочки с длинными волосами, завязанными в хвостики, которые болтались туда-сюда при каждом прыжке. Двое детишек поменьше тоже ушли с батута, и теперь внутри осталось всего четверо ребят.
Эйдан стал мотать головой.
– Давайте трясти головами!
Движения его были почти яростными, и волосы то падали на лицо, то взлетали над макушкой.
Ксандер подумал: «А ему не больно?»
Девочки начали повторять, трясти волосами, как Эйдан. Они безудержно смеялись, мотая хвостиками взад-вперед, вытягивали себя толстыми плетями волос то по груди, то по спине.
– Давай, Ксандер, повторяй! – заорал Эйдан ему в лицо. Взгляд у него был странный. – Тряси головой. Вот так.
Ксандер попробовал. Сначала несильно, потому что такие движения казались ему неловкими. Голова его мотнулась вперед-назад. Вперед-назад. А что, прикольно. И страшновато.
– Сильней! – подначивал Эйдан. – Надо расслабиться!
Девочки снова завизжали, их бешено хлещущие волосы размывались в полукружия в голубоватом полумраке надувного замка. Ксандер попробовал тряхнуть сильнее. Назад-вперед. Назад-вперед.
А потом у него слетели очки, и все вдруг размазалось, как пальчиковые краски.
– Подождите! – крикнул Ксандер. – Мои очки!
Но никто не ответил. Прыжки, хихиканье, снова прыжки.
Мальчик опустился на четвереньки, пытаясь нащупать очки.
– Ребята, помогите мне! – захныкал он.
Никто не слушал. Но Ксандер слышал, как они скачут, ощущал легкость и мощь их тел, то взлетающих, то опускающихся рядом с ним, а сам он мог только слепо хлопать по резиновому полу.
Потом он услышал, как очки подпрыгивают на вонючей, дрожащей резине где-то слева от него. Тихое «тык-тык-тык» на фоне тяжелых ударов ног, как будто кто-то стучит кончиками пальцев по барабану.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.