Нецензурное убийство - [78]
— Бумага и копирка в ящике, — подсказал Зыга.
— А теперь — убирайся! — рявкнул Собочинский. — Совсем.
Томашчик без единого слова вышел из кабинета. Мачеевский взял со стола свою копию объяснительной и встал.
— Это еще не конец ваших неприятностей, — задержал его комендант. — Садитесь.
Зыга удивленно посмотрел на Собочинского. Тот закусил губу и покачал головой.
— Наступает трудное время, — буркнул он.
— Вы имеете в виду экономический кризис?
— Я имею в виду трудное время для вас, младший комиссар Мачеевский. Я терпел вашу… скажем так, экстравагантность. В театре это прощается примадоннам, а у нас — хорошим следователям. Если начальник — настоящий полицейский, а не просто чиновник.
— Я очень это ценю, — пробормотал с возрастающим удивлением Зыга. — Если у вас нет более серьезных нареканий…
— Исключительно менее, — перебил его старший комиссар. — Однако причина ваших неприятностей не в этом. Короче говоря, мы прощаемся. Через две недели я должен явиться в Жешув. Вроде бы и не обидели, пан Мачеевский, я там тоже буду комендантом уезда. Там украинцы, большевистские агенты, а стало быть, зачем хорошему офицеру скучать в мирном Люблине, как по-вашему? Так мне сказали.
— А кто на ваше место? — обеспокоенно спросил Зыга. На миг у него в голове мелькнула абсурдная мысль, что, может, он. Хотя нет, это было бы невероятно.
— Старший комиссар Маковецкий, комендант из Бялы Подляски.
— Не знаю, пан комендант, — покачал головой следователь.
— Ну, еще успеете узнать. Инспекторы пишут, что образцовый офицер, но между нами: сукин сын.
— Мне очень жаль, пан старший комиссар.
— А скоро вам будет еще жальче. Ради Бога, прекратите опаздывать на службу и начните прилично одеваться. Бокс как-нибудь переживет.
— Так точно.
— А если будет плохо, пишите. Попытаюсь перевести вас в Жешув.
Младший комиссар долго смотрел на телефон, потом поднял трубку и набрал 5-15.
— Добрый день, амбулатория? — спросил он, хоть это и не требовалось: ответила та самая женщина с вечно неприветливым голосом, с которой он неоднократно имел несчастье разговаривать. — Попросите, пожалуйста, к аппарату сестру Ружу Марчинскую.
Однако сегодня она его удивила, потому что сменила тон и проговорила чуть ли не сладко:
— Иду-иду, подождите, пожалуйста.
Не прошло и полминуты, как он услышал в отдалении смех Ружи.
— Алло? Ружа Марчинская у телефона.
— Добрый день, это Муня.
Крафт, который как раз ел бутерброд, едва не подавился. Младший комиссар повернулся спиной, чтобы на него не смотреть, и продолжил:
— Ты не представляешь себе, какая это была кошмарная неделя, зато сегодня я приглашаю тебя на ужин. Что скажешь?
В амбулатории Больничной Кассы на Ипотечной, не иначе, что-то случилось. Ружа довольно долго не отвечала, зато он слышал ее приглушенный голос где-то рядом с трубкой.
— Алло? — Он откашлялся. — Плохо слышно.
— Муня, не гневайся, но не сегодня. Не знаю, может после воскресенья… Сейчас холодно, и столько пациентов, а я так быстро устаю! — Вот так и сказала, легко, как будто радовалась завалу работы. — Я, конечно, позвоню. — И положила трубку.
— Фатально, — отреагировал Генек, проглатывая кусок. — Плохо разыграно. Вместо того чтобы извиниться, что не звонил, ты еще милостиво назначаешь ей аудиенцию.
— Да что ты можешь об этом знать? — поморщился Зыга.
— Больше, чем ты думаешь. Я женат почти одиннадцать лет, и мы с Ольгой ни разу даже не поссорились. Впрочем, раз ты мне не веришь, так попроси совета у Зельного.
— Очень остроумно, — буркнул Мачеевский и взялся за работу.
Весь остаток дня телефон молчал. Младшего комиссара это так раздражало, что он несколько раз проверял, есть ли сигнал коммутатора. У него мелькнула мысль встретиться с Тромбичем и порасспросить его, может, он что-то знает о связи староства с делом Биндера и еврейскими сокровищами. У редактора еще должны были остаться знакомые в магистрате. Однако Зыга счел, что если даже и остались, то на слишком низких должностях. А кроме того, он обещал Тромбичу, что не станет делать из него информатора. С минуту он размышлял, как бы отозвать из армии Закшевского, но он скорее отыскал бы какие-то связи в университете, чем в уездной Комендатуре пополнения личного состава. Что поделаешь, армия его не любила, и это было взаимно.
Аппарат заверещал лишь в начале пятого, сразу после того, как Крафт ушел домой, и Зыга задумался, а не сделать ли ему то же самое.
— Inspectoratul de poliţie… Lublin? — услышал он. — Comisar… Macziejewski?
— Да, Мачеевский. Эээ… nu romană, pardon. Sprechen Sie deutsch?
— Nu… Polonia, Lublin?… Poştă Bucureşti…
Румынский почтовый служащий передал кому-то трубку, и следователь узнал голос профессора.
— Алло, это Ахеец. Я в Бухаресте. Звоню, как вы просили.
— Все в порядке?
— В наилучшем. С учетом обстоятельств, разумеется. В любом случае ваш человек уже сел на обратный поезд. Он неразговорчивый, но симпатичный.
— Я рад. — Зыга понял по голосу, что Ахеец явно расслабился, его отпустило нервное напряжение. Сам он еще не мог позволить себе подобной роскоши. Переложил трубку в другую руку и инстинктивно оглянулся на дверь. Заперта. Но он все равно понизил голос. — Однако если позволите мне дать вам совет, пан профессор…
