Небываемое бывает - [50]

Флот всегда аккумулировал в себе высшие умственные, материальные и духовные усилия нации. Море любит духовно собранных и учит цельности, такту, любви к природе, «ибо все, как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается» (Достоевский).

Флот — это еще и высокая культура. Пятьсот клубов юных моряков сегодня лишены этой столбовой флотской традиции, они, по сути, заброшены, забыты, влачат жалкое существование. Время от времени кто-то вспомнит о них и вновь забудет. Они стали как бы отстойниками для списанных с торгового флота неудачников, а порой и просто забулдыг. Чтобы классы не пустовали, стали широко принимать в клубы девчонок.

Как загораются лица ребят, когда к ним приходят военные моряки! Тогда жизнь клубов преображается. Флоту было трудно, и по призыву комсомола к нему на помощь пришли тысячи юношей. Настал черед и Военно-Морского Флота отдать долг обществу, когда уже трудно мальчишкам. Будущие мореплаватели ждут офицеров-наставников, чтобы не прерывалась традиция. Помните нахимовское: «Матросы! Я с юных лет был свидетелем ваших трудов. Я горжусь вами с детства»...

«Предестинация» означает с латыни «предопределение». Так назвал молодой Петр свой первый большой корабль. Он же просил в завещании сохранить для потомства любимый линейный корабль «Ингерманланд», построенный по его собственным чертежам, и при неусыпном бдении. Судно это при его же преемниках сгнило на виду у Адмиралтейства, а позднее было сломано

па дрова. Даже предсмертная просьба царя оказалась бессильна перед слабоумной памятью временщиков. Однако предопределение уже свершилось, и Россия, по словам Пушкина, войдет в Европу, «как спущенный корабль при стуке топора и громе пушек». Мечта Петра воплотилась только в двадцатом веке, когда советский Военно-Морской Флот вышел в Мировой океан. Однако история «Ингерманланда» вечным укором будет звать нас к духовной собранности и исторической зоркости.

«Провалы в исторической памяти, а тем более ее атрофия — страшное бедствие для всякого народа. Из-за них нация, сколь бы могущественной она ни была, духовно беззащитна перед внешними влияниями, подчас враждебными, теряет свое лицо, не дорожит своей культурной самобытностью и в конечном счете обречена на исчезновение». Эти строки взяты из редакционной статьи журнала «Коммунист» № 8 за 1981 год. Это глубокое политическое суждение продолжает живую традицию нашей партии обращаться к народу с крупными общенациональными задачами, тем самым призывая каждого стать вровень с великими целями, усилить в себе державность мышления и поступи.

Ученые все чаще задаются вопросом о глубокой взаимосвязи человека и территории. Зверь охраняет свою территорию и дерется за нее насмерть, потому что она дает ему пищу, а значит, и обеспечивает жизнь. Люди умирают за свою территорию потому, что родные просторы — это свобода, это священные предания, очаги, могилы. Предания донесли до нас молитву двадцатидвухлетнего князя Александра, который уже два года был Невским. Летописи сохранили его страстный шепот перед лицом неумолимо надвигающегося тевтонского клина в день Ледового побоища: «Боже великий и крепкий, основавший землю и положивший пределы народам и повелевший им жить, не преступая в чужую часть! Рассуди меня, господи, с обидящими меня, побори борющихся со мною...» Эту молитву князя-подвижника слово в слово последний раз повторил будущий патриарх Сергий в обращении к русским, украинцам, белорусам и всем православным России 22 июня 1941 года.

Десятки кочевых степных народов, знакомых нам по истории, не потому ли исчезли, что не знали строгой территории, смешались и растворились в других племенах? С ослаблением территориального инстинкта (беззаветной любви к родине) распадается и сообщество, потому как слабеют и распадаются родовые и нравственные связи. В такие периоды хроникеры отмечали упадок нравов и обвиняли своих современников в забвении традиций.

Мы вправе задать себе и другой вопрос, не умаляя ни одной из известных историкам причин упадка древних цивилизаций: не потому ли сошли с исторической сцены культурные народы, что угасал в них становой инстинкт территории, единого отечества, переставший со временем быть для них императивом — одухотворяющей, а значит, и возвышающей силой.

В золотой «век Перикла» в Афинах на несколько десятков тысяч свободных эллинов приходилось полмиллиона метеков, рабов и вольноотпущенников. «Свободнорожденные» были островком в море эллинизированных рабов, выходцев в основном с Востока. При таком соотношении коренного и пришлого населения «век Перикла» не мог не быть только прекрасной предзакатной вспышкой духа Афин...

Рим, куда, увы, и впрямь вели все дороги, через столетия разделит участь Афин. Деньги вольноотпущенников расшатали и снесли строжайшие законы о гражданстве. Так сработали хорошо известные первые «котлы наций» на перекрестках мировых дорог. Нас не заснимает сейчас вопрос, хорошо это или плохо. Для нас важнее знать, что новую эру в Афинах встречали уже не прямые потомки тех, кто сражался под Троей, хотя говорили они на языке классической Греции. По крови, а значит, и по духу уже другой народ принял христианство.