Небоскреб - [5]

Неожиданно интересно оказалось и общаться с Павлом. И опыт жизненный у него немалый, и рассказывать он умеет увлекательно и интересно. Марина даже не смогла вспомнить, кто именно из них предложил перейти на ты — как-то оно само собой вышло, легко и естественно. Тут Марина вернулась к размышлениям о разнице в возрасте. Да, Павел седой и усатый, этакий олдскульный мамонт, но вот своё преимущество в богатстве жизненного опыта он показывал ей как-то ненавязчиво и без того чувства собственного величия и превосходства, которое так любят демонстрировать многие старшие — на взгляд Марины, в большинстве случаев совершенно не к месту. Ну подумаешь, ему сорок два, ей двадцать восемь, и что? В дочки она ему точно не годится, в младшие сёстры, пожалуй, тоже. Марина попыталась мысленно произнести эту фразу, вставив туда «ещё» и «уже», но быстро запуталась, в каких местах должны стоять эти наречия — то ли ешё не годится в дочери, но уже не годится в младшие сёстры, то ли наоборот… Да и ладно, не настолько это существенно. В общем, с Павлом им только дружить и остаётся, с перспективой скорого перехода этой дружбы, как говорится, в горизонтальную плоскость.

И, пожалуй, толк от такой дружбы будет не только, а может, и не столько в приятных ощущениях, которые могут подарить другу мужчина и женщина. Чутью своему Марина привыкла доверять, а то самое чутьё подсказывало, что надёжность и уверенность Павла, которые он без особой настойчивости, но вполне убедительно обозначил, ей ещё пригодятся. Именно это открытие сначала испугало молодую женщину, а потом заставило призадуматься — уж замуж она точно пока не собиралась, ни за Павла, ни вообще, а для чего ещё могут понадобиться ей в жизни такие качества её нового друга, представить себе не могла. Вот разве только у них будут какие-то совместные дела… Но какие? Какие общие дела могут быть у неё и у него при такой разнице их занятий? Хотя… Искусствовед и менеджер по рекламе — это же сила! Покруче будет, чем галантерейщик и кардинал!

* * *

То ли мне каким-то неведомым образом удалось воздействовать на Марину силой своей мысли, то ли она сама сообразила, то ли просто так удачно сложилось, но с напоминанием о том, что пора забирать картину, Марина позвонила мне минут через пять после того, как с завтраком я уже закончил. Как и в прошлый раз, она за мной заехала, что потом двинем опять ко мне, подразумевалось по умолчанию. С работой на сегодня я решил вопрос легко и просто — зная, что именно мне дадут, сделал всё заранее. Откуда я знал? Так я у себя в агентстве человек не последний, сам же к формированию этих заданий и имею отношение.

Заключение экспертизы порадовало — картину признали написанной не ранее пятидесятого и не позднее пятьдесят второго года, авторство Малюева (Э.Ф. Ковальского) установили с полной определённостью. Стартовая аукционная цена составила, согласно заключению, триста тысяч рублей или чуть меньше трёх с половиной тысяч евро, это уж кому как больше нравится. Меня, например, и так, и этак вполне устраивало, Марину, как я понял, тоже. Хотя, если, как она говорила, скинуть с этой суммы двадцать процентов, получалось поменьше, двести сорок тысяч, но тоже неплохо, как-никак в сто шестьдесят раз дороже, чем я её покупал. Пока ехали ко мне, я поинтересовался у Марины, откуда такой бурный рост цен.

— Мода, — пояснила она. — Очень высокий спрос. Малюев поляк и сидел при Сталине, а это для Европы тоже плюс. И потом, в двенадцатом году исполнилось пятьдесят лет, как Малюев считается умершим, то есть все его картины автоматом попали под четыреста тридцать пятый федеральный закон, требующий разрешения Минкульта на их вывоз из России. Сам понимаешь, это только прибавило им цены. Но «Рассвет в Зухове» — самая дорогая его вещь. Кстати, раз они заявили эту цену стартовой аукционной, можно и накинуть будет процентов тридцать. Насчёт вывоза юрист говорит, что под четыреста тридцать пятый «Рассвет» попал только из-за возраста, а это почти чисто формальное препятствие.

Отметив, что Марина повернула как раз туда, где прошлый раз мы брали пирожные, я подумал, что теперь осталось решить только один вопрос — буду я продавать картину тому немцу или как. Честно говоря, не особо и хотелось. Вот нравилась мне она. Замотаешься иной раз как не знаю кто, припрёшься домой, уткнёшься взглядом в этот глюк и как-то быстро приходишь в себя. Просто нереальность изображённого переключает голову на другие мысли. Начинаешь думать, при каких обстоятельствах такое вообще было бы возможно, кто бы жил в небоскрёбике, есть ли там в цокольном этаже кафешки и кинотеатр, и постепенно успокаиваешься. В общем, надо как-то ускорить процесс укладывания блондинки к себе в постель, у нас же с ней все отношения вокруг продажи картины складываются, а если с этим немцем сорвётся или я не захочу расстаться с картиной, то с Маринкой мы разбежимся в три секунды.

— Марин, подожди, — притормозил я её, когда мы вошли в подъезд. Из щели над дверкой почтового ящика торчал уголок конверта. Можно было забрать его потом, когда провожу барышню, но раз уж попался мне на глаза, возьму сейчас. Так, что тут у нас?..