Небольшие повести - [61]

- Многого ты еще не знаешь.

Братья тревожно смотрели, не ушел бы председатель - старались догадаться, что у него на уме.

- В такой ответственный момент и так себя ведешь, - продолжал Иван Степанович с укором. - Ничего ты не понял, ничему не научился.

- Да ведь я почему не еду?! - взвился Митька. - Мне в Москве велели горло беречь! У меня ценный тенор! А меня в кузове возят! Лариска в кабинке, а я в кузове!

- Устыдил бы ты их, - зашумела с печки бабка, - Мыслимое ли дело затеяли!.. Отец всю жизнь наживал, а им бы только по ветру пустить.

- Ты читал в центральном органе статью: «Людям - значит себе»? - грустно спросил Иван Степанович.

- Нет, - насторожился Митька.

- А почитал бы… Я тебя давно предупреждал… Не знаешь ты всего. Недопонимаешь.

- Так они в кузове возят! И на бис вызывают! Горла не напасешься за так на бис петь!

- Ай-яй-яй! - покачал головой Иван Степанович и вышел.

- Ну вот! - закричал Митька братьям. - Говорил - сбиваете с толку. Не знаете ничего! Машина будет?

Я сказала, что будет.

- Ладно. Если в кабинке - поеду. Хрен с ним. Только уговор - на бис петь не стану! Хоть пол простучите - не стану.

Мы вышли.

Я спросила председателя, что за статья в центральном органе.

- А ты думаешь, я читал? - ответил он. - У меня за две недели газеты лежат не читаны. Где оно, время-то?

И мы поехали к Денисовым.

У них живут мать без отца и шестеро дочек. Бабье царство, а в избе постели не прибраны, на полу тряпки. Двери целый день настежь. По столу ходят куры.

Старшей дочери Денисовых лет тридцать. Она девушка, на лицо страшная, как война. Вдобавок - злющая, все кидает. Болтали, что замуж она не вышла из-за имени. Звать ее Фекла. Но у них ни одна дочка не нашла еще постоянного мужа, так что дело тут не в имени.

Вся семья отчаянная, бесшабашная. Как соберутся вместе, так и давай лаяться и между собой и с матерью. А меньшие - двойняшки, хоть им и десяти нету, довели учительницу до истерики. И понятно: отвечают одна за другую, а отличить их нет никакой возможности.

Когда мы вошли, мать гладила ворох белых халатов, Фекла в бигудях калила семечки, двойняшки перебирали картошку и баловались.

- А ты вроде похудела, мать! - весело зашумел Иван Степанович с порога.

- Похудела! - отозвалась хозяйка. - Восемьдесят кило было, девяносто осталось!

Иван Степанович спросил, где остальные дочки.

Мать сказала - на ферме.

- А Дарья?

- Шут ее знает, где ее носит. Загуливает, язва! Они у меня все бедовые - с молошных зубов гуляют.

- Чего ж ты ее ругаешь? В мамку! - смеялся председатель. - Небось и сама обожала, когда тебе мужики пятки чесали.

- А я и сейчас обожаю. Мой сезон еще не прошел!

Она звонко расхохоталась, большая, здоровая, загорелая, как шоколадина.

- При детях не совестно, - проворчала Фекла. - Какая вы, мама, право, чудачка аморальная!

- А кому вы нужны, моральные? - весело отозвалась мать.

За переборкой пугалась и хлопала крыльями курица. Я поняла, что Дарья прячется там, и только подумала, как ее выманить, а председатель уже закричал:

- Вон она где! А ну - на выход!

Дарья появилась в сережках с подвесочками, в красных хоровых сапожках. Среди дня наладилась на свидание.

Лицо у нее было пухлое, как колобок, глаза узкие, сонные.

Она сердито пнула курицу сапожком и сказала:

- Петь не поеду, хоть зарежьте.

- Не поедешь - скидай сапоги, - припугнул председатель.

- А пожалуйста… Мама, вас что, на коленях упрашивать, чтобы вы платок погладили. Мне же идти!

- У тебя тут, - председатель кивнул на ее пышные груди, - совесть есть?

- А вы пощупайте, - предложила Дарья.

Мать взвизгнула и захохотала.

- Небось к павильону собралась? Шоферов улавливать?

- А вы, товарищ председатель, обеспечьте постоянного ухажера - не стану улавливать. Полные сутки петь буду.

- Ты на бюро обещала не бросать хор, - напомнила я.

- На словах она тебе на борону сядет, - смеялась мать, отглаживая яркий фестивальный платок. - Ей недосуг! Днем на ферме, вечером целоваться идти.

- А вам, мама, завидно, - сказала Дарья.

- Нешто не завидно! - откликнулась мать.

- Дура, - оказал Иван Степанович. - Гляди, сбалуешься. Какой тебе прок, когда у тебя каждый день другой водитель? Смотри - он тебя доведет!..

- Обожди-ка, Иван Степанович, - остановила его мать. - Обожди похабничать. Лина идет.

Третья дочь - Лина, на ходу скидая кофту, быстро прошла за перегородку. Потом вышла в халатике, стала пудриться.

И мать и Дарья перестали шутковать, а глядели на нее с нежностью и грустью. И двойчата притихли.

- Ну чего вылупились? - капризно спросила Лина.

- К нему? - спросила мать уважительно.

- А к кому же? - Она вдруг улыбнулась, будто солнышко из тучки. - Мочи нет - стосковалась. С мая не виделись. Все работа и работа, шут бы ее взял…

- Значит, хороший человек, если стосковалась.

- Уж какой хороший!.. Целовать не насмелится. В ручку чмокает - и все…

- Где же вы стоите? - спросила мать.

- На бережке или в роще. Цветочки объясняет, травки разные от каких болезней. Малина - от простуды, зверобой - от живота, ландыш - от сердечного волнения.

Сестры слушали с завистью.

- И подушиться нечем! - закапризничала Лина. - Сколько просить - купите «Белую сирень».