Небольшие повести - [49]

Гляжу - на губе у Чикунова кровь. Пока его трясло там, на тракторе, он себе язык чуть не напополам перекусил.

Сводили его к реке, ополоснули - снова лезет. Спасибо, подходит ко мне Белоус и докладывает: «Гляди-ка, Иван Степанович, какой валок у них получился. Такой валок подборщик не возьмет», И правда: стебли как-то чудно лежат, не вдоль, как обыкновенно, а поперек хода. Вот бы увидал председатель «Красного борца» товарищ Черемисов, что у нас творится, вот обсмеял бы нас где-нибудь на ответственном совещании. Тут, называйте меня хоть петроградом, хоть кем, а прекратил я эту порочную практику. Ну ладно. Еду утром из четвертой бригады. Белоус докладывает: «Наши-то лихачи всю ночь самовольничали: спустили давление на шинах трактора чуть не до одной атмосферы, подрессорили сиденье и в довершение всего утащили подушку сиденья с колхозного «газика». Таким путем они, значит, ликвидируют тряску. Еду в Евсюковку, где у них подпольная база, застаю их там всех. Пашкова спит, а эти двое возятся. Кроме того, Пастухов еще двух мужиков из четвертой бригады привлек, заморочил им голову.

Я обратился к Пастухову с предложением прекратить калечить колхозную технику. А ему как об стенку горох. Для него авторитетов не существует. Ему что Ленька, что я - одна цена. Не только своего родного председателя, но и отдельных районных руководителей позволяет себе высмеивать и наводить критику где не положено.

Вижу, пришло время не уговаривать, а убеждать. Накричал я на них. А Пашкова говорит: «Ругайте Пастухова: сам со вчерашнего утра полные сутки ничего не ест, не пьет и нас загонял - с ног сбились». Скинули они комбинезоны, стали расходиться. А Пастухов в комбинезоне пошел. Я немного отъехал, остановился за кусточками. Уже рассвело, серенько, и все видно. Гляжу, так и есть. Пастухов обратно крадется. Магнитом его к трактору тянет. Ничего человек не понял, ничему не научился. Я подошел, предлагаю спокойно: «Снимай рванье, поехали до дому». Он сел наземь, положил голову на руки и сидит: никуда, мол, не поеду. Гляжу, под комбинезоном у него ничего нету. «Где, - спрашиваю, - пиджак?» - «Нету пиджака. И брюк нету». - «Как нету?» - «Так нету. Отдал». - «Кому?» - «Ребятам из четвертой бригады». - › «Как отдал? Почему?» - «За то, что помогали. Не станут же они за так ночь работать».

Тут, надо признать, втравил он меня в дискуссию своим фанатизмом. «Ну ладно, - говорю, - ослабил ты шины, ликвидировал тряску. А шину на слабом давлении через час ходу у тебя сжует. Это ты учел? Трактор мне разуешь, где я тогда резину возьму», Молчит, «Второе положение: за сезон трактор нагоняет километраж примерно от Москвы до Новосибирска. Представляешь напряжение чувств тракториста, если с него требуют до самого Новосибирска вести агрегат ровно, как карандаш по линейке? А погони Пашкову быстрей, какое можно требовать от нее качество?» Опять молчит. «Ты что, спишь?» - «Нет». Он поднял голову. Гляжу, слезы текут. Крупные, как ягодины. Пригласил я его в машину. Сел без звука. «Третье, - говорю, - положение: узлы машины настроены на определенную скорость, и насильное изменение режима сразу дает конфуз. Пусти патефон вдвое быстрей - Шаляпин запоет бабой. Никакого удовольствия».

Пастухов сидит в машине, молчит по-прежнему и глядит, как сова. И вряд ли чует, что у него вытекают слезы.

Я поглядел на него и сказал: «Ладно, шут с тобой. Жать галопом мы тебе, конечно, не позволим. А самая трудоемкая у нас операция - борьба с сорняками. Тут мы сроду в сроки не укладывались. Давай в масштабах своей бригады пробуй культивацию на скоростях. Последствия беру на себя. Пробуй. Пусть это будет твой последний экзамен, решающий опыт, который докажет всем, кто прав - ты или я. Только вперед обдумай все детали, подготовься как следует, посоветуйся с Белоусом, со мной. Времени много - почти год». С тем мы подъехали, и я сдал его Бугрову с рук на руки. Думал, за год блажь сойдет. Текучка заест.

Но оказалось не так. Всю зиму Пастухов не давал покоя, чертежи показывал, формулы. Подвел научную базу. А подошло время - выявилась неучтенная деталь. Лапы на наших почвах и так очень тупятся. А пусти культиватор на скорость, они еще быстрее станут изнашиваться. Пастухов - в панику. Но я ему подсказал выход из положения: наплавить на лапы сормайт, чтобы они не тупились в работе, а, наоборот, самозатачивались. Пастухов с вечера вызывает Пашкову, объясняет ей аварийное положение и дает наряд - везти лапы в мастерские. Везти надо рано утром, потому что он еле-еле уговорил главного инженера РТС принять внеплановую работу, да и только оттого, что в РТС неожиданно появилось «окно». Днем приезжаем на стан - глядим, а лапы как лежали, так и лежат. На Пашкову, как с ней часто случалось, нашла хворь, и она не вышла на работу. Навьючил Пастухов эти лапы на лошадь и галопом в РТС. А там не берут. Время вышло. Пришло указание все работы отложить и сосредоточить силы на ремонте комбайнов. Вот тогда Пастухов напился, приехал к Пашковой и совершил поджог. Обрисовываю положение подробно, чтобы суду было понятно душевное состояние гражданина Пастухова в момент преступления. Что касается культивации, то на днях Пастухов, уже находясь под следствием, самовольно стал гонять трактор на четвертой скорости, завалил землей рядки кукурузы, и его теория потерпела полный провал.