Небольшие повести - [25]

- Куда собрались?

- В кино. В Сосновку.

- Ненадежный он человек, - подумав, сказал Никодим Павлович, обращаясь к Василисе Михайловне. - Так и будет по свету бегать со своими чемоданами. Никакого хозяйства не наживет… Сегодня по радио передавали, залетел к нам американский самолет…

- А девять умножить на двадцать шесть, получается двести тридцать четыре, - перебила его Люда, - два, три да четыре - опять девять. Почему это, Никодим Павлович?

Он помолчал, барабаня по столу белыми пальцами, потом вдруг резко поднялся и, не попрощавшись, пошел в сени. Через минуту вернулся, взял со стола гостинец и пошел снова, но, дойдя до порога, остановился и сказал:

- А девять на одиннадцать - девяносто девять. Дурак он по самые уши.

Только после ухода Никодима Павловича Люда спохватилась, что времени уже много и кино в Сосновке, наверное, началось. Но она все сидела у окна, глядя на розовое от вечерней зари займище, на пересохшую старицу Дона и гладила Монитора. Монитор повизгивал на ее коленях, скучал по хозяину, и Василисе Михайловне было жалко и внучку и щенка. Наконец, когда на улице совсем стемнело, Люда сняла платье, бросила его на спинку кровати и легла спать.

- И хорошо, что он не пришел, - сказала она бабушке, - погода плохая, до Сосновки пять километров. Пусть этот шагающий экскаватор один ходит.

Но по голосу ее Василиса Михайловна поняла, что внучке очень обидно.

Ночью пришел Володя, принес какой-то камень, положил на стол. Василиса Михайловна не стала его расспрашивать ни про камень, ни про то, почему задержался; только поджала губы, чтобы показать свое неудовольствие, и пошла на кухню подогревать борщ. Возле печки она возилась долго, стучала рогачом и думала: «Пусть посидит да прочувствует свою вину». Но, войдя в камору, она увидела, что Володя спал сидя за столом, положив голову на руки. Рядом с ним на скамейке спал Монитор. Услышав ее шаги, Володя проснулся.

- Что это за булыга? - спросила Василиса Михайловна.

- Это зуб мамонта. Выкинуло вместе с землей… Люде подарок. Она, наверное, обиделась на меня. Я сейчас снова на карту иду, так вы скажите ей, что никак не мог прийти вовремя. Неприятность у нас там… Иловатый грунт в дамбу пошел, негодный… Ночью не уследили. Около тысячи кубов надо заменять…

- Как же теперь?

- Ничего. Выправим положение.

- Тут Никодим Павлович приходил, - нерешительно проговорила Василиса Михайловна. - Самолет, говорит, заграничный к нам залетел.

- Ну и что? - спросил Володя, аккуратно зачищая тарелку.

- Кабы войны не было.

- Не бойтесь, бабушка…

Володя встал тихонько, чтобы не разбудить Монитора, надел ватник.

- Гляжу я на тебя, - сказала Василиса Михайловна, - и не понять мне, с чего ты такой спокойный. Или у тебя горя не было?

- Горе у нас у всех было. А мы его вот этими вот руками с себя смахнули, - и он покачал перед ней своими большими тяжелыми руками.

Он ушел и пропадал на стройке почти двое суток. Люда ничего не спрашивала о нем, выбросила мамонтов зуб во двор, но Василиса Михайловна видела, как она украдкой гладит Монитора и задумывается.

Василиса Михайловна несколько раз пробовала объяснить внучке, что в насыпь попала негодная земля и ее надо выкидывать, и на это дело нужно время, но Люда говорила: «Да ладно тебе, бабушка», и не слушала. Набросив на плечи шаль, Василиса Михайловна выходила к плетню, который давно ждал починки, и смотрела вдаль, за одинокие черные вербы, откуда должен появиться Володя. Наконец он пришел, мокрый, довольный. Люда не сказала ему ни слова, взяла заступ и ушла на огород, хотя перекапывать гряды можно было и на следующий день.

- Поставили две трубы сечением по двести пятьдесят миллиметров, - говорил Володя Василисе Михайловне, - направили их открытыми торцами вроде пушек на иловатый грунт, пустили пульпу и отжали всю дрянь хорошим грунтом. Здорово, бабушка?

Василиса Михайловна кивала головой и тихо радовалась, хотя мало понимала суть дела.

Ужинать Володя захотел на кухне. Из кухни окно выходило на огород. Было видно, как между подсолнечными будыльями и колышками, увитыми засохшими стеблями, ходит Люда в полинявшем красном платье.

- Может, позвать ее? - несмело предложила Василиса Михайловна.

- Пусть работает, - сказал Володя. - Я люблю смотреть, когда работают. На работе человек красивей всего.

На улице был ветер. Прутья виноградников упруго изгибались в разные стороны.

Люда ходила против ветра гордая, стройная, и красное платье трепетало на ней.

- Вы были похожи на знамя, - сказал Володя, когда она вернулась.

- На переходящее? - насмешливо отозвалась Люда.

Володя стал объяснять, почему не мог прийти, и Василиса Михайловна слышала, как среди разговора он предложил внучке в следующую субботу пойти с ним на вечер самодеятельности строителей в рабочий поселок и обещал зайти за ней точно в назначенное время. Люда говорила, что ничуть на него не обижается, но идти в рабочий поселок наотрез отказалась: каждую субботу пропускать занятия из-за какой-то самодеятельности - дело накладное. Володя долго убеждал ее, шагая по привычке из угла в угол, и Монитор, стуча коготками, бегал за ним.

- Отступись ты от нее, - сказала Василиса Михайловна, когда Люда пошла доить корову. - Ее нипочем не переговоришь.