Небоглазка - [14]

— Меня, меня, меня! — передразнила я и встала.

Мыш сидел на краю Озборна, раздетый до трусов, болтал ногами в воде и пригоршнями плескал на себя воду. Соскребал Черногрязский ил.

Небоглазка с улыбкой глядела на него. Потом взяла меня за руку. Я посмотрела на Января. Обняла Небоглазку:

— Откуда ты родом, Небоглазка?

Она покачала головой:

— У меня мало памяти. Там все темно и темно. Дедуля говорит, что эта тьма — Черная Грязь. Он говорит, что выкопал меня оттуда в лунную ночь. Вот и вся моя память, Эрин Ло, до Дедули, типографии и привидений.

— И больше ничего?

— Ничего, кроме сонной памяти, но о ней я не говорю, потому что это все одни придумки.

— А что там, в сонной памяти, Небоглазка?

— Никогда нельзя говорить. Дедуля сердится. — Она прижалась ко мне. — Дедуля старый. Он говорит, что, может быть, однажды мне придется уйти за текучую воду в мир привидений. — Вынула из кармана шоколадку и положила мне в ладонь: — Это тебе. Самый сладкий на свете шоколад.

Мыш лезет обратно по лестнице, отряхивается. Улыбка от уха до уха.

Январь стал спускаться к воде.

— Мыш, ты такой красивый и счастливый, — говорит Небоглазка.

Мыш рассмеялся. В неплотно сжатом кулаке он держал Писклю.

Небоглазка провела пальцем по татуировке у него на предплечье.

— Что это на тебе за буквы?

— «Пожалуйста, позаботьтесь обо мне».

— Хорошо. Я со всем своим счастьем позабочусь о тебе.

Тут она задумалась.

— А почему это написано у тебя прямо на коже?

— Это мой папа написал. — Мыш опустил глаза. — Он сказал, что рано или поздно я останусь один. Сказал, что я слабак и мне всегда будет нужна забота. А идея с буквами — из книжки про медведя, которую мы читали. Папа взял нож и чернила и сделал мне татуировку.

Она погладила его руку.

— Теперь ты не один, Мышик! — шепчет.

— Я знаю. — Он выудил из кармана Писклю. — А еще вот она всегда со мной.

Сложил ладони чашечкой, и Пискля забегала по его пальцам. Мыш стряхнул Писклю в руки Небоглазке, и она засмеялась, глядя, как крошечная зверюшка тыкается ей в пальцы.

— Счастливый ты, Мыш. Мыш-счастливчик!

Пискля кувырнулась, Небоглазка как рассмеется.

Я увидела, до чего они похожи, Небоглазка и Мыш, оба как маленькие дети. Она пересадила Писклю обратно в ладони к Мышу, подняла перепончатые руки к солнцу и спросила:

— Эрин, что такое «папа»?

И как пригнется.

— Привидения! — шепчет.

Втащила нас в дверной проем ближайшего склада.

— Янви, тихо! Замри!

Вдоль другого берега, по велосипедной дорожке, ехали в сторону моря двое велосипедистов.

Потом она разулыбалась.

— Все, больше нет, — шепчет.

Танцуя, вернулась на берег Озборна. Волосы и платье так и кружатся веселым вихрем.

— Счастье, — пела она. — Счастье, счастье, счастье! У нее за спиной Январь пригоршнями швырял в реку черный ил.

7

Она как захихикает:

— Суй руку, Эрин Ло!

Еще хихикнула, прикрыла рот перепончатыми ладошками.

Мы все отмылись. Черная Грязь осталась только в складках кожи и во въевшихся пятнах на одежде. Зашли на один из складов. Здесь стояли штабеля картонных коробок. Много открытых — вроде вот этой, перед нами.

— Суй, не бойся!

Я сунула руку, согнула локоть, пошарила внутри, нащупала гладкие прохладные целлофановые упаковки.

— Чувствуешь? — рассмеялась она. — Чувствуешь, Эрин?

Я вытащила одну упаковку и тоже рассмеялась. Шоколад.

— Это вам! — говорит. — Тебе, и Янви, и Мышу, и Пискле! Ешьте, ешьте!

Я содрала целлофановую упаковку и стала раздавать побелевшие, подсыхающие конфеты.

Небоглазка взяла с апельсиновой помадкой. Сказала — ее любимые. Облизнула губы и вздохнула:

— Дедуля говорит, навсегда их не хватит. Но в этой коробке их целая куча, и коробок тут тоже куча.

Она показала нам коробки с тушенкой в жестяных банках и с изюмом в пакетиках. Тут были еще десятки неоткрытых коробок.

Я жевала конфету с карамельной начинкой.

— Сколько тебе лет, Небоглазка?

Она наморщила лоб:

— Лет? А разве лето в году не одно?

— Лето одно, а годов тебе уже сколько?

Смотрит на меня светлыми блестящими глазами и явно очень хочет ответить на мой вопрос, но ничего не понимает.

— Сколько времени ты живешь на свете?

— Возьми еще шоколадку, — говорит. — И еще возьми. Они вкуснее вкусного.

Январь выругался. Мыш совал в рот одну конфету за другой.

— Сколько дней и ночей? — настаивала я.

— Сперва бывает день, потом ночь, потом опять день, они ходят кругами, как хоровод.

— Ты не понимаешь.

Она задумалась:

— Жизнь — это просыпаться и засыпать и опять просыпаться. Ты это спрашивала?

— Сколько раз ты здесь засыпала и просыпалась?

Она задумалась, потом рассмеялась:

— От твоих вопросов, Эрин, хоть головой маши, как голубь крылом!

Заглянула в коробку с шоколадом.

Поджала губы.

— Столько раз, сколько здесь с апельсиновой помадкой, — говорит.

Январь чертыхнулся.

— В этой коробке? — спрашивает.

— Ой, что ты, Янви, на всем большом-пребольшом складе!

— А это сколько?

Она засмеялась, покраснела. Отвернулась от Января. Придвинулась ко мне и, касаясь моего локтя, шепнула на ухо:

— Три?

8

— Смотрите, патрульный обход!

Мы вышли в проулок перед продуктовым складом. Навстречу идет Дедуля. Куртка застегнута на все пуговицы, на голове каска с козырьком. Важно покачивает руками в такт ходьбе. Несет старомодный черный фонарь. Остановился у какой-то дверцы и подергал за ручку. Кивнул, записал что-то в блокнот и снова пошел нам навстречу. Мы отступили к стене.