Небо выбирает нас - [11]

Когда Петька приподнял голову, он почувствовал, с какой неприязнью смотрит на него Андрей.

— Ты же просил проволочное сопротивление?!

— Ну! — уловив недоброе в голосе Андрея, нахохлился Петька и выжидательно прищурил глаза.

— Насколько я понял, ты не нашел его. Положи все на место, — холодно сказал Андрей.

— Жмешься? — медленно вставая, проговорил Петька и с видимым усилием просительно добавил: — Ну, хотя бы один триодик… Вот этот. — И он прокрутил между пальцев черную детальку с тремя проволочными усиками.

— Да бери! Все бери! И ящик, и все, что в нем! — раздраженно выпалил Андрей и повернулся, чтобы скрыться в другой комнате.

— Ты не психуй, ты обожди, — неуверенно начал Петька, не зная еще, радоваться или нет такому неожиданному подарку. — Я ведь не принуждаю тебя, я прошу.

— Бери, чего уж… — более спокойно сказал Андрей и снова подошел к Петьке. — Какой из меня теперь радиолюбитель. Я, Петька, из школы ушел…

— Ты что?.. Как ушел?..

— Так вот… Совсем ушел, — неожиданно разоткровенничался Андрей, хотя они никогда не были друзьями.

— Как совсем? Выгнали? — недоверчиво переспросил Петька.

— С чего это — выгнали! Сам ушел.

— Ну ты даешь! — И Петька перестал улыбаться. — А в общем молоток, — подумав, добродушно похвалил он и прислушался: не шумнуло ли где в коридоре, не прибежала ли, случаем, с работы мать Андрея проведать Светку. После того как Петька бросил школу, она запретила ему приходить сюда. — Что толку учиться? Вон мой папан… Аттестат зрелости отхватил, два года в институте проучился, а все равно грузчиком вкалывать пошел. И ничего! Двести рублей заколачиваете. — Петька на некоторое время замолк, вспомнив разговор с Можаруком, потом добавил: — А я вот как школу бросил, так он меня ремнем лупцевал по соответствующему месту. Может, и не зря… А однажды пришлось из дому убежать, в стогу соломы ночевал…

— Помню, — улыбнулся Андрей. — Тебя тогда наш участковый милиционер из омета за штаны вытащил. Ну и орал же ты!

— Поорешь… — хмуро ответил Петька. — Отец разок саданет по затылку — и звезды в глазах. Теперь почти не трогает, ждет, когда подрасту, чтобы деньги шел зарабатывать. А я не тороплюсь, вкалывать всегда успею.

— Балабон же ты, Петька! Деньги… Конечно, без них нельзя. Но неужели вся жизнь в деньгах?

— Ты мне про жизнь не толкуй, ты про нее ничего не знаешь. И я не знаю. Папан говорит, жизнь — сложная штука, ее раскусить надо. Папан не раскусил, а мы с тобой и подавно. Закурить можно? — И Петька, не дожидаясь разрешения, достал пачку папирос. — Держи! Настоящий мужчина должен курить. Я вот уже без курева не могу — слюной исхожу, — приврал он.

— Давай попробую, — не отказался Андрей и закурил, сделал, как Петька, глубокую затяжку. Голова закружилась, на глаза накатились слезы. — Эх и дерет!..

— А ты покороче, покороче, — стал объяснять Петька. — Разве так можно по первой? Поначалу надо чуть-чуть вдыхать, а потом все как по маслу пойдет. Смотри! — И он показал настоящую мужскую затяжку, выпустив под конец к потолку пляшущие крендели дыма. — Ну как? Коронный номер!

— Здо́рово, Петька! Кто это тебя научил?

— Дядя Федя! — самодовольно улыбнулся тот, бросив окурок к печке, и полушепотом добавил: — Дело есть!

— Какое?..

— Деньги нужны? Нужны. Мой папан говорит, что твоя мать без мужика-то совсем замоталась. Соображаешь?

— Не очень…

— Эх ты, профессор! — снисходительно усмехнулся Петька. — У меня трояк есть. Понял? Бутылки сдал. У тебя во дворе тонкая труба метров десять длины. Я тебе деньги — ты мне трубу. Гожо?

К Петькиным делам Андрей не испытывал никакого любопытства, и даже таинственный шепот Петьки не заинтриговал его. Андрей решал: продать или не продать, трубу и пригодится ли она в скором времени по хозяйству. И еще он думал, что три рубля — деньги небольшие, но на них можно купить Светке новое платье. А Петька уже держал деньги наготове и нетерпеливо переминался у порога, готовый в любую секунду сорваться с места и сбежать: приближалось время обеда и могла прийти мать Андрея, да и не терпелось получше рассмотреть содержимое ящичка.

— Забирай трубу.

— Гожо! Ну бывай! — Петька удовлетворенно бросил Андрею растопыренную пятерню и толкнул дверь в коридор, откуда пахнуло весенней сыростью и терпким запахом веников.

Андрей облегченно подумал, что наконец остался один. Сейчас ему никого не хотелось видеть. Особенно большое беспокойство он испытывал от предстоящей встречи с матерью. Ведь она еще ничего не знает. Не знает, как в канун Нового года он, почему-то робея, подошел в конце уроков к преподавателю физики Спиридону Ивановичу и сообщил о своем намерении бросить школу. А на другой день Андрей уже сидел в кабинете директора и, запинаясь, доказывал, как необходима его помощь матери, стыдливо сглатывая слова о постоянной нехватке денег в семье. А когда кончил, уперся глазами в стол, надеясь: может, он разубедит его. Но директор, поднявшись из-за стола, отошел к окну и долго смотрел на улицу, будто совсем позабыл про Андрея. И когда он вдруг заговорил, и директорский кабинет, и шумная школа с длинными коридорами, и школьные друзья будто отодвинулись от Андрея и стали по другую сторону какой-то невидимой, но непреодолимой линии.