Небо войны - [39]

Я рассказал о нем Лукашевичу. Он читал о Супруне и от кого-то слышал, кажется от приехавших из Качинской школы, что он и П. М. Стефановский, возглавив два полка, сформированные из летчиков-истребителей, воюют где-то под Минском.

— Значит, он на фронте? — спросил я.

— Точно. Пошли обратно?

— Фигичев почему-то шлепает дальше.

— Замечтался. Любовь с первого взгляда.

Мы вернулись к автомашине. Небо над Николаевом обшаривали встревоженные лучи прожекторов, красными крупными искрами в нем вспыхивали и гасли разрывы зенитных снарядов. Зарницы выстрелов или взрывов бомб взметались над горизонтом. Мы остановились, прислушались. Звуков не было слышно.

— Хорошо работают зенитчики, — Фигичев незаметно остановился возле нас. — Если бы на границе их так встречали.

— Еще там, в Бельцах, — продолжил мысль Лукашевич.

— Да. Может, и не знали бы мы, что есть такие Тузлы на свете.

— Поехали поспим все-таки, — бодро произнес Фигичев.

На обратном пути наша машина почему-то притормозила у аэродромной штабной землянки. Фигичев выпрыгнул из кабины почти на ходу. Летчики, стоявшие в кузове, грохнули дружным смехом.

— Давай, Валька, не теряйся! — крикнул ему вслед командир второй эскадрильи.

Мне стало грустно. Не знаю отчего. Наверное, оттого, что на горизонте вспыхивали такие же зарницы, какие мы видели и в Котовске. В один из напряженных боевых дней на нашем аэродроме приземлились три самолета незнакомой конструкции. По виду они напоминали истребителей, а по размерам бомбардировщиков. Посмотреть на новые машины собрались все летчики. И пошли разговоры:

— Да это же ИЛ-2!

— Конечно, он.

— Штурмовичок что надо!

— Летающий танк.

— Такому ничто не страшно. Броня снизу, броня с боков и фонарь из бронестекла.

— На нем воевать — одно удовольствие.

— Сначала надо самому испытать машину, а потом уж расхваливать, — включился в разговор Фигичев.

— Вот и попробуй, — предложил Виктор Петрович. — Для того и прислали.

— Хоть сейчас полечу.

— Готовься.

Командир полка и мне предложил перейти на штурмовик.

— Слетаю, тогда скажу, перейду или нет.

— Значит, не решаешься, пока не пощупаешь руками?

— И руками и ногами, товарищ командир.

— Конечно, в воздухе видней, — согласился Виктор Петрович.

Летчики, пригнавшие ИЛы, превратились в инструкторов. Я залез в штурмовик и сразу почувствовал себя свободно, как на повозке. Вот это кабина! Ознакомился с расположением приборов, с управлением и запустил мотор.

Я считал себя ревностным истребителем и ни за что не согласился бы летать на других машинах. Но ИЛ-2 меня заинтересовал: хорошая скорость, сильный мотор, пушки, пулеметы, реактивные снаряды. На такой машине драться можно.

Взлетел я наполовину штурмовиком, а возвратился на землю только истребителем.

— Ну, как машина? — спросил командир полка.

— Очень хорошая! Но лично я с истребителя на другой самолет не пересяду.

— А вот Фигичев согласился.

— Это дело его. На ИЛе, конечно, бронестекло, броня снизу…

Виктор Петрович пропустил мимо ушей мою шутку.

— Завтра полетишь на задание вместе с ИЛами. Увидишь, как они будут пахать! Гроза, а не самолет.

— Конструкторы, наверно, и насчет истребителей что-то соображают. Будут и у нас машины получше МИГов. Командир усмехнулся.

— Вижу, ты убежденный истребитель! Это хорошо. Прямой дорогой всегда дальше уйдешь.

Я направился к стоянке и тут увидел, что к стоявшему на якоре плавучему доку со стороны моря летит группа «юнкерсов». Не ожидая приказа, вскочил в самолет и поднялся в воздух.

С берега по вражеским бомбардировщикам открыли огонь зенитки. Я тоже атаковал их. Трассы моих пулеметных очередей смешались с разрывами зенитных снарядов. Один «юнкерc» загорелся. Его экипаж выбросился с парашютами. Остальные самолеты поспешно освободились от бомб и повернули обратно.

Они прижались к самой воде, и мне очень трудно было их атаковывать. Подскочу, спикирую, стрельну, а ниже — вода. Замыкающий «юнкерc» отстал от группы и задымил. Добить бы его, но у меня уже вышли все патроны.

Оглянулся — берега не видно. Пора возвращаться. Досадно, что не сбил второго «юнкерса». И все-таки лечу домой довольный. Я рад, что не отказался от тебя, мой трудяга МИГ; я снова на машине, которая больше всего подходит мне по характеру.

Возвратившись на аэродром, узнаю, что сегодня утром немцы захватили село под Березовкой, откуда мы улетели вчера. Кто-то из шоферов еле ушел из-под огня вражеских мотоциклистов-автоматчиков. Этот человек видел, как фашисты расстреляли девушек-официанток, выбежавших из столовой на звуки выстрелов.

Селиверстов стоит рядом со мной и, опустив голову, задумчиво говорит:

— Жаль девчат, очень жаль. И вещевого склада жалко. Сверкать мне короткой полой до самого конца войны.

— Если ты в этом поджаренном реглане доживешь до победного дня, его в музей возьмут.

— И то неплохо, — соглашается Селиверстов. От Березовки до Тузлов не так уж далеко. Вскоре полк перебазировался за Буг, к Херсону.

Наш аэродром расположен восточнее Николаева. Летаем больше всего в направлении Одессы. Поднимаясь в воздух, сразу бросаешь взгляд на город. Он приковывает внимание не столько своими размерами, зелеными улицами, своими заводами, сколько спокойной, обычной жизнью. Дымят высокие трубы, у лимана, на верфях, видны недостроенные суда, где вспыхивают молнии электросварки, улицы пестрят прохожими. Пролетая дальше, на запад, думаешь, что, может быть, Южный Буг со своим широким лиманом будет рубежом решительного контрудара по врагу. Но уже первые пятнадцать-двадцать минут полета изменяют твое настроение, ты чувствуешь, как на тебя что-то давит, словно нависает что-то тяжелое, незримое. Оно не такое уж и незримое. Пыль на дорогах и столбы дыма над степью ощутимо напоминают о том, что вражеские войска надвигаются с севера к морю, к приморским городам и селам. Узнаешь немецкие широколобые машины, короткие, почти квадратные, танки. Мы знаем, что немцы стремятся отрезать и окружить Одессу. Вылетая на разведку, каждый раз детально просматриваем дороги у моря: идет еще поток эвакуирующихся из Одессы? Удерживают ли наши части коридоры для отхода на восток?