Небо в огне - [2]

Солнце все же решило не филонить, нехотя поползло вверх по небосводу, распугивая донельзя возмущенные такой наглостью облака. Напряжение в толпе росло, то тут, то там раздавалось недовольное ворчание. Народу на площади набилось — не продохнуть, всем хотелось быть поближе к воротам. В разных концах все чаще раздавались возмущенные крики — кому-то наступили на ногу, кто-то обнаружил пропажу калиты, кому-то просто надоело ждать у дуба желудей…

И вот когда страсти в толпе достигли, казалось, наивысшего накала, стражи на стенах вдруг зашевелились. Толпа зашумела радостно и облегченно — уже скоро. Перекрывая гул тысяч и тысяч голосов прозвучала команда, и на надвратной башенке взвился вдогонку солнцу огромный пурпурный стяг с серебристым соколом. Толпа зашевелилась, давка усилилась, но на это большинству было уже глубоко наплевать — вот-вот должно было произойти то, ради чего с самого утра околачивались у запертых ворот…

Вновь прозвучала четкая, отрывистая команда, и на стенах вдруг грянули чистые, звонкие голоса десятков труб, взвились к небу гордой ликующей песней. В толпе раздались нестройные приветственные крики, в воздух полетели первые шапки.

Разрезая огромное людское озеро, как акульи плавники морскую гладь, откуда-то появились отряды дружинников, быстро и четко расчистили пространство перед воротами и дальше по улицам в направлении детинца, выстроились в две тройные шеренги, образовав широкий проход, огороженный частоколом пик и островерхих шлемов. Крики в толпе усилились, но все равно не могли перекрыть гордую песнь медных труб.

По ступеням с верхушки стены сбежал, придерживая меч у бедра, коренастый сотник в полной броне, крикнул что-то стражам у ворот. Те мгновенно сорвались с мест, быстро и слаженно ухватились за тяжелые засовы, с визгом и скрежетом выдернули из петель. Толпа неистовствовала, напирала на оцепление, стремясь оказаться поближе к месту событий…

Тяжелые створки медленно и бесшумно поползли в стороны, тяжело ворочаясь на хорошо смазанных петлях. Трубы взревели еще громче, разрывая холодный осенний воздух приветственным кличем.

В распахнутые ворота шагнули бирючи, разряженные, надменные, как и полагается им по роду занятия, дружно грянули хорошо поставленными голосами, перекрыв торжествующую песню меди и неистовые вопли толпы:

— Дорогу! Дорогу Светлому Князю, самодержцу всея Руси!!!

Народ в ответ разразился таким восторженным ревом, что могучие Боги выглянули из светлых чертогов вирыя, недоумевая, что за сыр-бор твориться на вверенной им земле.

Бирючи, продолжая вопить, как оглашенные, двинулись в направлении детинца. За ними в воротах показались стройные ряды конных витязей в сияющей броне и черных налатниках с серебристым соколом на груди.

— «Кречеты»… — зашептались в толпе в восхищением и трепетом. — Княжьи стрелки…

Воины в черном двигались плотным строем, стремя в стремя. Как на подбор могучие, стройные, на огромных конях. У каждого поперек седла странная штуковина — то ли лук, то ли Ящер его знает что… Самострелы. Смертоносное, коварное оружие, плод гения мастеров-оружейников Старой Римской Империи, лишь недавно доведенное до ума далекими потомками древних механиков. Такие игрушки и в Европе-то — редкость, притом невероятно дорогая, а на Руси так вообще диво дивное. Однако самострелы на вооружении у каждого «кречета», да еще и не какие-нибудь завозные, а сделанные здесь, в Киеве, по особому заказу князя.

Три ряда «кречетов» миновали ворота. Лица княжьих стрелков были бесстрастны, но глаза внимательно обшаривали толпу, пальцы застыли на спусковых скобах самострелов. Любое подозрительное движение в гуще собравшихся — и тяжелые стальные болты сорвутся с тетив, разорвут человечью плоть еще до того, как предполагаемый злодей успеет схватиться за оружие. Впрочем, ни один человек, будучи в здравом уме не отважился бы потягаться в быстроте с «кречетами»…

Трубы на стенах вдруг взревели еще громче, хотя, казалось, это уже невозможно, толпа взорвалась таким дружным воплем, что с крыш окрестных домов посыпалась гонта. В воздух разом взлетели тысячи шапок, оцепление невольно подалось вперед под дружным натиском человеческой массы…

Из-под сени ворот на площадь неспешно выехала плотная группа воинов, окружившая могучего всадника на белом, как снег, коне. В ярких солнечных лучах полыхнуло багрянцем княжье корзно.

— Слава!!! — гремела толпа. — Слава Светлому Князю!!!

— Да благословят тебя Боги, княже!!!

— Слава князю Владимиру!!!

Светлый Князь выглядел усталым. Лицо бледное, напряженное, длинный черный чуб на бритой голове несмотря на прохладу слипся от пота. Однако в седле сидел прямо и гордо, в темных глазах — неистовый огонь. Одет просто, по-походному, и кабы не княжье корзно да богато украшенная рукоять меча, хищно выглядывающая из-за правого плеча — не отличался бы от простого воина.

Владимир окинул собравшихся на площади киевлян рассеянным взором, улыбнулся, будто через силу, поднял руку в приветствии. Толпа неистовствовала, напирала на дружинников, люди поднимали над головами малых детей, дабы узрели и запомнили Великого Князя во всей красе и славе. Белый княжий конь нетерпеливо ерзал, с трудом выдерживая неспешный шаг, вопросительно косился на всадника, недоумевая, почему нельзя в галоп, зачем надо плестись тише хромой буренки. Князь, по всей видимости, не разделял нетерпения своего скакуна, сидел как приклеенный, неестественно прямой, словно ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы не свалиться с седла.